Жестокий эксперимент - [22]

Шрифт
Интервал

На втором сеансе мой психодоктор попросил в подробностях описать, какой он, мой идеальный дом. Да понятия не имею! Я была в своей новой квартире давно, прошло семь лет, и просто надеялась, что жильцы не разгромили там мебель, их дети не изрисовали стены, а вонючие коты не обгадили диваны. С представлениями о квартире, где мне предстояло жить, у меня были проблемы, и я описала жилище Екатерины. Этому психотерапевту было все равно, что я болтаю. Я наполнила квартиру остролицей дамочки всякими статуэточками, разноцветной посудой и добавила благовоний. Врач одобрительно кивал и в конце похвалил за старания. Спасибо, чувак, я прямо почувствовала себя дизайнером воображаемых интерьеров.

После этого сеанса я попросилась в парк, и мне разрешили немного погулять перед обедом. Однако в парк при реабилитационном корпусе меня не пустили. Я села на скамейку возле выхода из больничного корпуса и сперва чувствовала себя неловко. За мной приглядывали: пухлая медсестра-блондинка то высовывалась из окна, то выходила и спрашивала, не холодно ли мне, не принести ли воды.

Сзади был корпус с моей палатой. Впереди возвышался какой-то пятиэтажный серый урод. Бетонный колодец. А мне так хотелось сбежать! Куда? В ту самую квартиру, где я была уже дважды, где говорила с Екатериной о красавчике Михаиле. Я хотела проверить, существует ли это место и те люди.

Сбежать отсюда не вышло бы: я не знала, где тупик, а где нет.

Когда меня вели на прогулку, я заметила еще одну дверь на улицу. За ней невдалеке был черный забор, через который я уже перелезала. Я бы справилась.

У меня будет шанс сбежать, когда меня поведут в палату.

Я хотела проверить. Не могла ждать. Чувствовала себя одинокой и отверженной этим чужим миром. Михаил был в той же западне, что и я. Он понимал меня, ощущал, что за нами следят, и знал, что все вокруг – иллюзия. Я хотела увидеть его вновь, поговорить. Он должен меня помнить. Я ведь его помню!

Пора действовать!

Я встала. Тут же подскочила медсестра и спросила, как я себя чувствую.

Буду чувствовать себя лучше, когда удеру отсюда!

– Отлично, – сказала я вслух, и медсестра включила идиотскую автоматическую улыбку.

Надо было пройти в здание и повернуть в одном из длиннющих коридоров. Вспомнить бы, в каком именно.

Медсестра шла впереди. Я позади.

И вот мы в длинном коридоре, справа и слева двери. Впереди стена.

Мы свернули. Где-то близко находилась нужная дверь.

Я заметила прикрепленную к потолку зеленую табличку «ВЫХОД» и стрелку.

Извини, толстушка, мне в другую сторону. Туда, куда показывает эта стрелка над нашими головами. Я увидела нужную дверь, которая в этот раз была закрыта, и чуть к ней не метнулась. Толстушку кто-то окликнул, и она обернулась. К ней подошел высокий парень в белом халате. Неужели тут нет медсестер посимпатичней? Иди, чувак, поищи кого-нибудь еще и позволь мне сбежать из этого места, где все пропитано ложью.

Он бросил «увидимся» и прошел в тот коридор с выходом, но пролетел мимо заветной двери.

– Идем, – поторопила медсестра, заметив, как я провожаю взглядом ее кавалера.

– Идем, – повторила я.

Нельзя уходить далеко, я же потом забуду, где выход!

Сердце билось о ребра.

Я должна проверить, что в той квартире, куда я попадала дважды. Кто мне лжет? Что помнит Михаил? Вот что меня больше всего заботило: что помнит тот красавчик. Помнит ли он меня? Уверена: помнит.

И я рванула!

Резко развернулась, побежала. Медсестра вскрикнула.

Мы ушли слишком далеко.

Я летела по белому коридору. Сзади мужские голоса призывали остановиться.

Нет нужной двери. Нет табличек с надписью выход. Нет зеленых стрелок!

Я заблудилась.

Меня нагнали и повалили на пол.

Укол. Предательски неожиданно мне вкололи какую-то дрянь в плечо. Я пыталась сопротивляться, но ничего не выходило. Мужики в белых халатах оказались сильнее. Среди них был и охранник в черной форме. Он сдавил мои руки слишком сильно, до боли. Я ослабла и понеслась куда-то в туманную даль. Охранник меня отпустил, и я распласталась на полу. До сознания доносился писклявый голос медсестры-толстушки и хрипловатый голос санитара. Они говорили про кофе. С двумя ложками сахара и молоком. Чей-то день продолжался, для кого-то все, что со мной происходило, лишь обыденный эпизод посреди рабочей рутины. Меня уложили на каталку и куда-то повезли. Я видела белый потолок с яркими лампами и дверные проемы и слышала реплики о поездке в лес в конце недели. Чья-то жизнь продолжалась, а моя, возможно, уже закончилась. А если и не закончилась, то такой, как прежде, уже не будет никогда.

4

Сперва я услышала голоса, женский и мужской, они были далеко и смешивались в неразборчивый гомон. Мне казалось, что я слышу голос мамы. Он летал где-то далеко, эхо множило слова, и я никак не могла их разобрать. Хотела бы сейчас увидеть ее, услышать ее голос и почувствовать прикосновение нежных рук. Характер у нее был жестким, слова порой грубыми, но руки – всегда нежными. У нас не сложилось дружеских отношений, но мне стало бы легче, если бы она пришла и села возле моей кровати.

– Ольга, просыпаемся, – отчеканил знакомый мужской голос.

Яркий свет не пробивался сквозь веки, но давал красное свечение. Я пыталась раскрыть глаза. Не выходило. Что же мне вкололи на этот раз? Никак не могла проснуться.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.