Жестокий эксперимент - [24]

Шрифт
Интервал

И все же мне надо не витать в облаках, а поразмыслить о том, как зарабатывать на жизнь. Придется куда-то устраиваться. Денег на моем счету за аренду квартиры оказалось не слишком-то и много.

А все-таки хорошо на улице в начале сентября: свежо, нет одуряющей жары, листья кое-где желтеют, деревья готовятся к обновлению. К новому этапу.

Я тоже вхожу в новый этап моей жизни и размышляю о том, чего хочу от него получить.


Меня выписали и отдали жалкие вещи: наличку, одежду, которая оказалась мне немного велика, заколку и побелевшую шоколадку. Ребят, вы не могли выбросить ее в помойку? Ваши супертехнологии этого не позволяют?

Еще дали инструкцию, как жить дальше. Кучу листов, где мелким шрифтом написано, в каких случаях я могу обратиться за помощью в Институт, и мне по гарантии все исправят. Будто я бытовая техника.

И вот черные ворота Института остались за спиной, а впереди стояло такси, которое должно унести меня в изменившийся мир.

Я назвала адрес. Моя квартира находилась где-то на краю города. Таксист, скучный тип, даже радио не включил. Мы ехали в тишине, и я просто смотрела на мелькавшие за окном дома, магазины и парки. В городе почти ничего не поменялось, только людей стало меньше, хотя погода стояла отличная. Когда я уезжала в Институт было также тепло и сухо, на улицах гуляли люди, наслаждаясь приятными деньками бабьего лета. А я ехала избавляться от своих проблем. С их решением мне помогли, но возникли новые. С ними мне предстояло как-то жить дальше.

На месте, за которое я отдала свое время, были голые стены, выкрашенные в серый, скучная мебель в комнатах и белая кухня с безликой белой посудой. Почему я не распорядилась, чтобы сюда повесили картин? Хоть каких-нибудь.

Из окна виднелся такой же многоэтажный дом. Множество окон смотрело друг на друга. Солнце не могло запустить сюда свои лучи. Пришлось включить свет. Тусклые энергосберегающие лампы не справлялись. Ночник, который мама включала мне в детстве, и то светил ярче.

Неужели семь лет назад я мечтала о темной конуре на высоте птичьего полета? Это не гнездо. Это серая коробка. Холодная и чужая.

Не моя. Даже не чувствую себя здесь гостьей.

За пару дней я так и не встретила соседей. Консьержка уныло здоровалась автоматическими фразами «добрый день» или «добрый вечер». Всегда с одной и той же интонацией.

Возникло ощущение, что в этом муравейнике я живу одна. И не живу, а существую.

Я пыталась дозвониться до родителей, но они не отвечали. Миллион раз слушала длинные гудки и надеялась, что вот сейчас мать или отец возьмут трубку, но этого не происходило. Пришлось съездить на квартиру, где я раньше жила, но мне никто не открыл, и мой ключ не подошел. Предки сменили замки? Я достучалась до соседки. Она сообщила, что мои родители уехали в санаторий на три недели. Интересно, помнила ли мать, что я должна была проснуться?


Одиночество напало на меня сразу, как только я переступила порог своей серенькой квартирки. Пощелкала всевозможными пультами, чтобы переключить на что-то свое внимание. Куда-то запропастился пульт от кондиционера. Надо было внимательно слушать нудятину про приложения на очень умном телефоне. Сейчас бы скачала одну программку, и она запустила бы кондиционер. Я не разобралась с кондиционером и по старинке открыла окно. Сделать это было непросто: следовало открыть два замка. Хорошо, что ключ от них лежал тут же, на подоконнике. Слишком сильно стали заботиться о безопасности, люди теперь запирались на все замки. Со всех сторон. Прохладный воздух бросился в лицо и коснулся волос, и я увидела внизу нескольких человек, похожих на букашек. Моя квартира находилась на двадцать втором этаже, и над ней было еще столько же. В одном из буклетов, который я листала в Институте, говорилось, что три года назад перестали строить дома меньше сорока четырех этажей. Новые технологии позволяли возводить жилые дома в шестьдесят этажей, и это было выгодно всем: обещали, что люди будут общаться между собой, а по факту каждый замыкался в своем мирке, ставил замки всюду и никого к себе не подпускал.

Мне вздумалось кое-что узнать.

Я разворошила бумажки, которые мне сунули при выписке, и нашла кое-что очень важное. Кое-что, что приметила еще в стенах Института.

Номер телефона.

Я набрала эти цифры и задержала дыхание, вслушиваясь в гудки. Один, второй, третий.

– Алло, – раздался знакомый голос.

Я быстро протараторила, кто я. Он сказал, что узнал меня по голосу.

– Мы можем встретиться? – тупой вопрос. Будто зову его на свидание.

– Да, – позвучало так, будто он согласился на это свидание. – Вас что-то беспокоит? – снова прорвался этот ледяной официальный тон.

– Хочу встретиться с Михаилом. С тем типом с корабля. Я вам о нем рассказывала.

Он пошлет меня или предложит записаться на сеанс к психиатру?

– Хорошо, – ответил Дмитрий Игоревич как бездушный робот. – Я попробую его найти.

Серьезно? Вот так просто?

– Позвоню, когда договорюсь с Михаилом.

– Спасибо, буду ждать звонка.

Нас разделяло молчание. Эта дебильная пауза, когда не знаешь, что сказать, и кто-то должен попрощаться первым.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.