Жестокий эксперимент - [25]

– Нормально, – ответила я так, будто тоже являюсь роботом. Не знаю, почему так сказала. На автопилоте вырвалось. И чувствовала я себя отнюдь не нормально.

– Берегите себя.

Я угукнула, и он отключился.

Дмитрий Игоревич позвонил на следующий день, и я приехала в Институт. Пришлось показать пропуск на своем смартфоне охраннику. Он увидел картинку, кивнул и тут же ко мне подошла улыбающаяся медсестра. Она провела меня в главное здание, предназначенное для администрации, бухгалтерии и прочей немедицинской публики.

Мы прошли по коридору, выкрашенному в нежный персиковый цвет. Окна были прикрыты белым тюлем, на стенах висели пейзажи. Все в одном стиле: черные силуэты деревьев, слонов и жирафов на фоне оранжево-красного заката показывали кусочки из жизни в африканской саванне. Об уюте в этом помещении кто-то заботился, здесь ощущались руки людей, а не бездушных автоматов.

Я вошла в указанный кабинет. Меня уже ждали: в одном из кожаных кресел сидел Михаил. Как же я была рада его видеть! Женщина в белом халате и с черными волнистыми волосами, собранными в хвост, стояла спиной ко мне.

Михаил поднялся. Женщина-врач обернулась.

Это была Екатерина! Клянусь! Я запомнила ее лицо и готова отдать что угодно на отсечение. Это Екатерина из той квартиры Михаила. Он представил ее сестрой, а она назвалась его женой.

– Екатерина Сергеевна, – отчеканила женщина. Она была строже, чем в моих снах.

– Ольга, – ответила я.

– Сейчас подойдет Дмитрий Игоревич.

Ее карие глаза были подведены черным и заметно выделялись бледном лице. Она смотрела на меня, и даже когда я опустила глаза, то всем своим телом ощущала тяжесть ее взгляда.

Мой доктор появился через минуту. Я успела сесть на кожаный диван и пожалеть о своем любопытстве. Если бы мой врач задержался, Екатерина Сергеевна просверлила бы во мне своим взглядом дыру.

– Можем начинать нашу встречу, – произнес Дмитрий Игоревич и прошел к столу, где лежали какие-то бумажки. Наверняка это были медицинские карты.

– Честно говоря, – начал Михаил, – я не понимаю, зачем меня позвали.

Он был весел, и это его приподнятое настроение не получало поддержки в серьезных лицах врачей. Дмитрий Игоревич и Екатерина Сергеевна смотрели на нас так, будто ставили очередной опыт.

– Ты меня не помнишь? – спросила я, догадываясь, каким будет ответ.

– Нет. Мы разве на ты?

Мы чуть не переспали и вместе сбежали с дурацкого некорабля. Я считала тебя другом, единственной ниточкой, из которой соткано мое прошлое.

– Екатерина Сергеевна вела Михаила и тоже участвовала в эксперименте, – пояснил мой врач. – Вы ее запомнили.

– Я тоже вас помню, – ответила Екатерина. Прозвучало как угроза.

Совсем не так я представляла встречу с красавчиком.

– У тебя есть сын? – спросила я.

Михаил смотрел на меня с интересом, как на обезьяну в зоопарке, которая вытворяла что-то забавное. Он улыбался. Мне же было не до смеха.

– Есть.

– Ты ведь из-за него пошел продавать свое время?

Он на мгновенье отвернулся. Я задела его своей фразой.

– Я что-то вам рассказывал?

– Да.

И не только рассказывал. Ты держал меня за руку, целовал. Мы даже лежали в одной постели.

– Ему сделали операцию.

– Это помогло?

– Не все так просто. – Михаил помялся. – Институт помог оплатить одну из операций. Мой сын уже почти восстановился.

Одну из. Почти. Институт немного помог. Неужели эта помощь стоила нескольких лет жизни? Почему же ты не был рядом?

– Ты мог бы работать на обычной работе, а вечерами сидеть с сыном, дарить свое время ему, – вырвалось у меня.

– Нужна была большая сумма и сразу. Я бы не смог столько заработать.

Все. Тупик. Это не тот Михаил, которого я помню. Этот мужчина, сидящий в кожаном кресле, выглядит точно так же, он тоже красив, но его слова, движения, мимика – все совсем другое. Я не знаю того, кто внутри этой оболочки. Он мне чужой. Я не с ним ходила по идиотскому кораблю.

Я встала, желая сбежать из этой душной и тесной комнаты.

Так я и сделала: вышла, не закрыв за собой дверь. Дмитрий Игоревич кинулся меня догонять.

– Ольга, постойте, – окликнул он.

Не хотелось оглядываться. Казалось, если повернусь, то увижу глаза своего врача, а в них – его искреннюю веру, что Институт что-то кому-то дает. Он должен верить в эту чушь, как и весь остальной персонал вплоть до уборщицы. Иначе он не сможет убедить пациента, что катастрофы не случилось. Наука благодаря тем, кто жертвует частью своей жизни, шагает вперед.

Я остановилась, где коридор заворачивал. Отсюда можно было увидеть кабинет, где проходила встреча. Мне казалось, что Дмитрий Игоревич провожал меня взглядом. Так и было. Он смотрел на меня так, будто хотел, чтобы я осталась, и тогда у него появился бы шанс убедить меня, что я дала этому миру нечто невероятно полезное.

Меня влекла его искренняя вера в свое дело. Этот доктор был убежден до мозга костей, что эксперименты – это благо. Он почти всегда был вежлив и изъяснялся умными словами, и иногда сквозь его официальный тон проскальзывало что-то человеческое. Будто он всей душой болел за своих пациентов и старался им помочь. Как мог.

Я пыталась жить, но не выходило. Надо было искать работу, а у меня не получалось. Мои дни протекали однообразно: я смотрела дебильные передачи на большом экране для тупых зрителей, ела полуфабрикаты и казнила себя за то, что сломала себе жизнь, отдав свое время.