Жестокий броманс - [44]

Паша машинально теребил ремень конопляной сумки. Он вспомнил, что фотографировал Карвая на айпад. Но Паша стал умнее, чем вчера, и решил, что айпад, пожалуй, отберут в качестве вещдока, а отдадут хуй знает когда, если вообще отдадут.

Пашу вместе с русским и армянином повели смотреть на таджиков. Карвая среди них не нашлось. Русский достал всех разговорами про «невиновных, которые будут страдать ни за что». Армянин тоже раз пять сказал, что взяли не тех. Паша снова указал на шашлычника и жирного – в конце концов, они все мудаки.

Троицу выгнали в коридор, велев подождать полчаса – зачем, никто не уточнил. Из КПЗ вывели низенького таджика с пухлыми щеками. Полицейский снял с него наручники и легонько толкнул в спину – вали отсюда, свободен.

– Стоять! – заорал армянин. – Это Сафарбой! Он один из них!

Таджик рванул к лестнице, полицейский рухнул на пол. Две сотрудницы шарахнулись в стороны вместо того чтобы ловить таджика. Пак нагнал пухлого у самого выхода – к счастью, дверь была заперта. Кореец вернулся красный от натуги, его серые брюки были замазаны грязью с ботинок. Таджик так вертелся, что рисковал вывихнуть плечо или сломать руку. Он пнул Пака под колено – уже не в первый раз.

– Да еб твою мать! – Пак шарахнул Кима по решетке.

Это был Ким Кидок, теперь даже Паша его узнал.

– Ах ты мразь, – очнулся Кифер. Он схватил Кима за шкирку и тоже приложил пару раз. – А ты куда смотрел, терпила?

– Они все на одно лицо, – мямлил Паша.

Кима увели на допрос, а Пашу снова послали погулять. – Может, я спать поеду? – спросил Паша.

Им всем троим объяснили, что надо дождаться какого-то Игоря Петровича, но зачем, они так и не поняли. На электронных часах в коридоре было уже четыре.

Они втроем побрели к макдачной – было зябко, в животе ныло и сильно хотелось спать. На широком тротуаре валялись обрывки подарочной упаковки, осколки, окурки. У поребрика попадались бутылки с палками от ракет внутри. Посреди тротуара лежал целый флакон духов «версаче еллоу даймонд», только без крышки. Русский вытер флакон рукавом и сказал, что отнесет жене.

– Это фейк, – объяснил Паша. – Унюхала и не дала. Телки эту тему секут.

Русский молча убрал духи в карман.

Многоэтажки казались Паше длинными, как весь Московский проспект. Темнело, с лилового неба сыпалась снежная крупа. Новогодние украшения в виде светящихся снежинок и голубых закорючек опасно качались. Паше не хотелось бы попасть под одну из этих растяжек. Гирлянды на домах мигали так, что могли свалить с ног эпилептика. Из чьей-то форточки, как сорванный ветром листок, мягко упал презерватив.

У свободной кассы стоял Джейсон Бер – худой скуластый парень с острыми ушами и темными инопланетными глазами. Наверное, черные линзы. Он слегка улыбался Паше, а Паша разглядывал его костлявые руки с очень бледной прозрачной кожей, под которой синели кровеносные сосуды. Паша сразу вспомнил фильм Виктора Сэлвы, где Бер играет ахтунга.

– Подрались с кем-то? – догадался Бер.

– Отпиздили…

Паша начал медитировать на салат «цезарь» в витрине. Он знал, что надо поесть, но к горлу подкатывала тошнота, и корнем языка Паша чуял вкус панкреатина.

Джейсон потер свою прозрачную руку, Паша различил белую татуировку: «Céline et ulie vont en bateau». – Интересует независимое кино? – спросил Паша.

– Приглашаешь на кинопробу? – Джейсон вонзил в Пашу свой гуманоидный взгляд.

– Вот моя визитка, – Паша порылся в задних карманах и извлек помятую картонку.

– Тоже мне, Миике, – парень убрал визитку в карман форменной рубашки.

– У меня сейчас нет проектов, но если подвернется что-то стоящее, я позвоню.

– Ебаться не буду, – уточнил Джейсон. – Я не против мужиков, просто испытываю отвращение к физическому контакту.

– Я тоже, – успокоил его Паша. – Сходим куда-нибудь. На предпремьерные показы или еще куда-то.

– В феврале будет «FrameRate», пойдешь? – спросил Джейсон.

Они обменялись телефонами, парень налил Паше диетической колы.

Паша забился на диван в дальнем углу зала и достал из сумки айпад. Русский заказывал целую гору еды, кучерявый торчал в туалете.

В зале было пусто, если не считать спящих бомжей, которые тихо воняли у входа.

Паша привычным жестом снял блокировку. Руке снизу что-то мешало, на футляре вздулся горб. Сняв футляр, Паша охуел: на пол посыпались деньги. Несколько сотенных, купюры по пятьсот, по пятьдесят и даже по десять рублей.

– Блядь, – прошептал Паша. Он вспомнил печального бровастого Тоторо.

Паша сам едва не заплакал, когда пересчитал их. Тоторо набрал ровно двадцать тысяч… Значит, один из тех подонков был его сыном или племянником. Паша вспоминал, как Тоторо вышел извиняться в своем нелепом грязном фартуке. Интересно, чей он отец? Может, шашлычника или жирного, который совсем не при делах? Паше стало мучительно стыдно за свою мелочность. В конце концов, его не так сильно избили, просто пнули пару раз. Таджики не виноваты, что Паша такой слабак.

Паша немного успокоился и включил «Олдбоя».

– И хули мне делать? – спросил он, когда вернулся армянин с мокрыми пятнами на свитере.

– Себе взять, – усмехнулся кучерявый. – Заяву ты все равно подал, сами придурки.