Жернова. 1918–1953. За огненным валом - [23]

Потом ему припомнилось последнее письма из дому. Отец писал, что вернулся из эвакуации в Константиновку, занимается восстановлением своего завода, что нашлась семья младшего сына, и он собирается забрать ее себе: вместе будет проще. Жена полковника в своем письме сообщала, что живут хорошо, дети учатся в школе, сын все время спрашивает об отце и очень гордится, что его отец пограничник, надеется на скорую встречу. А он, Алексей Всеношный, не может им обещать ни скорой встречи, ни указать место, где она произойдет, потому что все так зыбко и, судя по всему, еще не скоро образуется.

Пока же ему предстоял отчет перед командованием и новые операции против бандформирований, потому что само собой ничто образоваться не может.

Глава 11

Командующий армией генерал-лейтенант Валецкий ехал в дивизию полковника Матова, отдельный батальон которой был отведен в тыл, за Вислу, и там, на местности, почти в точности повторяющей ту, что лежит перед передним краем дивизии, отрабатывал наступление за огненным валом.

Валецкий мог бы поехать и в любую другую дивизию, которая, скажем, поближе к штабу армии: во всех пехотных дивизиях отрабатывали новую методу, но он выбрал полковника Матова потому, что именно на его участке обороны планируется прорвать немецкие порядки и устремиться в глубь Польши. Так он себя убеждал. Если же не врать самому себе, то генерал Валецкий просто не мог не поехать к Матову: тот не был понятен генералу, а все непонятное страшило его и притягивало.

К полковнику Матову Валецкий отнесся с подозрением сразу же, как только тот прибыл вместе со своей дивизией в его распоряжение. Да и то сказать: не часто бывшие офицеры Генерального штаба Красной армии становятся обыкновенными комдивами. Тут одно из двух: или Матов проштрафился, не угодил своему начальству, или решил, что пришло время начинать снимать сливки с недалекой победы. Но как бы там ни было, а связи в верхах у него остались, и лишний раз проявить внимательность к бывшему генштабисту не повредит. Тем более что на памяти Валецкого были еще слишком свежи ничем необъяснимые репрессии против командного состава Красной армии в конце тридцатых годов, когда каждый день ждешь, что вот-вот придут и за тобой; еще свежее была память о репрессиях против командиров различных рангов в начале сорок первого на Западном фронте, когда сам Валецкий едва избежал трибунала за потерю управления своим корпусом, и если что-то его и спасло, так то, что он слишком долго воевал в окружении и не успел попасть под горячую руку, когда снимали головы с тех, кто находился поближе. С той поры Валецкий боится начальства больше, чем немцев и, вполне сознавая это, сделал из своего страха нечто вроде философии: не боятся те, кому нечего терять.

Генерал-лейтенант Валецкий сидит на заднем сидении «виллиса» с закрытыми глазами. Ему всего сорок шесть лет, но выглядит он значительно старше. Седины в волосах не так уж и много, зато кожа на лице дрябловата, под глазами мешки, уголки губ брезгливо опущены, резкие складки от склеротического, как у всех любителей выпить, носа близко подходят к губам и тянутся к подбородку, как бы заключая рот в скобки. Он уже начал полнеть и сутулиться от малоподвижного образа жизни, и если бы генеральская шинель не таила в себе всяких подкладок и прокладок, скрывая недостатки фигуры, Валецкого можно было бы принять за старика.

Буквально вчера командующий фронтом маршал Жуков, коренастый и крепко сбитый, как тот придорожный булыжник, хотя тоже не без живота, выпирающего вперед так, что полы кителя висят впереди, как юбка у беременной женщины, стремительно проходя мимо Валецкого и других генералов, прибывших на совещание, вдруг резко остановился, вскинул голову и, глядя на генерала тяжелым взглядом свинцовых глаз, спросил с присущей ему бестактностью:

— Вы, что, генерал, пьете?

— Н-никак нет, товарищ маршал, не пью, — ответил Валецкий, от неожиданности запнувшись на первом слове. И добавил, поскольку «не пью» — это слишком, и Жуков вряд ли этому поверит: — В том смысле, что изредка, в приделах, так сказать, нормы, товарищ маршал.

— Вид у вас нездоровый, — проскрипел Жуков. — Врачам надо показаться. От вашего здоровья зависит жизнь солдата. Да и моя — в известном смысле. — И усмехнулся той всем известной усмешкой, от которой у многих останавливается сердце.

И мысли Валецкого невольно вернулись к совещанию. Собственно, и его поездка в дивизию Матова — следствие этого совещания.

Совещание было архисекретным: на нем были оглашены новые сроки нашего наступления, которое вначале планировалось на 20 января, а теперь — по решению Ставки Верховного Главнокомандования, а для всех яснее ясного — самого Сталина, — переносилось на целых десять дней раньше. Хотя командующий фронтом оповестил об этом решении с обычным непроницаемо-каменным выражением лица, Валецкий, знавший Жукова еще по сорок первому году, догадался, что тот дорого бы дал, чтобы наступление началось в ранее запланированные сроки. Даже к 20 января не удавалось закончить доукомплектование войск, довести до нормы запасы горючего и боеприпасов, особенно снарядов для тяжелой артиллерии и «катюш», еще не были подготовлены прифронтовые аэродромы, отремонтированы железнодорожные пути, да и погоду синоптики на ближайшую неделю обещали весьма неважную, что мешало использованию авиации для нанесения ударов и ведения глубокой разведки в тылах противника.