Жернова. 1918–1953. После урагана - [2]
— Вполне возможно, товарищ Сталин, — вытянулся генерал. И тут же, расслабившись: — Но для этого необходимо собрать неопровержимые доказательства.
— Поезжайте в Берлин, товарищ Абакумов, разберитесь на месте во всех этих безобразиях, — произнес Сталин после долгого молчания. — Война закончилась, с немцами Восточной… по крайней мере… Германии надо устанавливать дружеские отношения. А если армия грабит гражданское население, без суда и следствия расправляется с немцами, которые воевали против нас, то она превращается из армии-освободительницы в армию-завоевательницу. Ничего, кроме озлобления, против такой армии со стороны мирного населения мы не получим. Ну и, разумеется, с вас не снимается ответственность за подготовку обвинительных материалов к началу работы Международного военного трибунала.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
— Теперь по поводу конференции… Как, вы сказали, она называется?
— Военно-научная, товарищ Сталин.
— Научная, говорите? Вот как…
Сталин качнул головой, и Абакумову послышалось… или показалось, что послышалось, будто Сталин хихикнул.
— Так точно, товарищ Сталин.
— Все материалы этой конференции ко мне на стол, — произнес Сталин сиплым голосом, в котором Абакумов теперь четко распознал ноту раздражения.
И, пользуясь этим, добавил:
— Есть предварительные данные, что на этой конференции будут превозносить мнимые заслуги маршала Жукова. И даже его гениальность. Похоже, вокруг Жукова сбивается группа генералов, которые считают себя обделенными чинами и орденами.
— Нам нужны не ваши предположения, а конкретные данные, — резко оборвал Абакумова Сталин. — Жукова я знаю хорошо. Он не способен на заговор. Но под его прикрытием такой заговор может образоваться. Как когда-то с Блюхером и Тухачевским. Это значит, что нельзя выпускать его из поля зрения. Нам нужны факты и только факты.
— Что-о! — вскричал маршал Жуков. — Да как он смеет? Немедленно вызвать… пригласить его ко мне! Я ему покажу, кто здесь хозяин!
Некоторое время Жуков слушает, что говорят ему на том конце провода. И снова вскипает:
— Не пойдет добровольно, арестовать и доставить ко мне силой! Все! Выполняйте!
Заместитель Жукова генерал армии Соколовский нервно подергивает бровью.
— Как бы чего не вышло, Георгий Константинович, — говорит он. — Сам Абакумов вряд ли решился бы на такие акции. Наверняка он прибыл в Берлин по распоряжению свыше.
— А вот сейчас его доставят ко мне, и разберемся, что и почему.
Через полчаса в кабинет Главноначальствующего по управлению Германией от Советского Союза вошел адъютант и доложил о том, что в приемной ожидает генерал-полковник Абакумов.
— Пусть войдет, — проскрипел Жуков.
Абакумов вошел, высоко неся голову. На его волевом и не лишенным обаяния лице ни тени растерянности и недоумения.
— Товарищ маршал Советского Союза… — начал было Абакумов, но Жуков оборвал его:
— Я-то маршал Советского Союза. К тому же еще и Первый заместитель Верховного Главнокомандующего Красной армии товарища Сталина. Наконец, я являюсь Главнокомандующим группы войск на территории советской зоны оккупации и Главноначальствующим по управлению Германией от СССР! А ты кто такой? Ты почему не представился мне по приезде в Германию? Почему не доложил, с какой целью прибыл сюда? Ты на каком основании арестовываешь подчиненных мне офицеров и генералов? Немедленно освободить всех. Через три часа чтобы духу твоего здесь не было! Сам не уберешься, выгоню силой. Пошел вон!
— Товарищ маршал… — начал было Абакумов, лицо которого сперва покраснело, затем побелело и покрылось потом.
Но Жуков не дал ему произнести больше ни слова:
— М-молча-ать! Во-он отсю-уда, — выдохнул он чуть ли не шепотом, сиплым от бешенства и ненависти. — Во-он!
— Вы ответите за это свое самоуправство, — уже от двери произнес Абакумов, но не столь уверенно, и вышел.
На него давно уже никто так не кричал. Даже Берия, когда вся система безопасности была у него в руках и сам Абакумов числился одним из его подчиненных. И даже Сталин. Правда, и Жуков тоже не кричал, но бывает, что тихий голос громче крика. Но вот вопрос: по своей воле Жуков выставил его за дверь, или по воле Хозяина? Неужели Сталин отменил свое же распоряжение, не поставив его, Абакумова, в известность? Не может этого быть!.. Хотя, почему не может? Берия наклепал что-нибудь, или Серов. Или еще кто. Врагов много, и почему-то все стараются отщипнуть кусочек славы именно у Абакумова, начальника «Смерша». Те же Серов, Берия, Судоплатов — несть им числа.
— Жюков, говоришь, выгнал? — переспросил Сталин, разглядывая стоящего перед ним Абакумова, бледного, но с упрямо сжатым ртом.
— Так точно, товарищ Сталин. — И добавил: — Не иначе как из страха перед разоблачением. Он даже не стал слушать, с какой целью я прибыл в Берлин. И по чьему распоряжению. Зарвался Жуков, товарищ Сталин, возомнил из себя, вознесся. Остальных за людей не считает. И генералы у него такие же. Потому и держатся за него, состоят в сговоре.
Сталин спрятал усмешку в усы, отошел к окну, долго стоял там, вглядываясь в серое осеннее небо.
— А что насчет убийства немцев? — спросил он, лишь слегка повернув голову в сторону генерала.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.
После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.
Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Тридцать седьмой год начался снегопадом. Снег шел — с небольшими перерывами — почти два месяца, завалил улицы, дома, дороги, поля и леса. Метели и бураны в иных местах останавливали поезда. На расчистку дорог бросали армию и население. За январь и февраль почти ни одного солнечного дня. На московских улицах из-за сугробов не видно прохожих, разве что шапка маячит какого-нибудь особенно рослого гражданина. Со страхом ждали ранней весны и большого половодья. Не только крестьяне. Горожане, еще не забывшие деревенских примет, задирали вверх головы и, следя за низко ползущими облаками, пытались предсказывать будущий урожай и даже возможные изменения в жизни страны…».
«…Яков Саулович улыбнулся своим воспоминаниям улыбкой трехлетнего ребенка и ласково посмотрел в лицо Григорию Евсеевичу. Он не мог смотреть на Зиновьева неласково, потому что этот надутый и высокомерный тип, власть которого над людьми когда-то казалась незыблемой и безграничной, умудрился эту власть растерять и впасть в полнейшее ничтожество. Его главной ошибкой, а лучше сказать — преступлением, было то, что он не распространил красный террор во времени и пространстве, ограничившись несколькими сотнями представителей некогда высшего петербургского общества.
Весна тридцать девятого года проснулась в начале апреля и сразу же, без раскачки, принялась за работу: напустила на поля, леса и города теплые ветры, окропила их дождем, — и снег сразу осел, появились проталины, потекли ручьи, набухли почки, выступила вся грязь и весь мусор, всю зиму скрываемые снегом; дворники, точно после строгой комиссии райсовета, принялись ожесточенно скрести тротуары, очищая их от остатков снега и льда; в кронах деревьев загалдели грачи, первые скворцы попробовали осипшие голоса, зазеленела первая трава.
"Снаружи ударили в рельс, и если бы люди не ждали этого сигнала, они бы его и не расслышали: настолько он был тих и лишен всяких полутонов, будто, продираясь по узкому штреку, ободрал бока об острые выступы и сосульки, осип от холода вечной мерзлоты, или там, снаружи, били не в звонкое железо, а кость о кость. И все-таки звук сигнала об окончании работы достиг уха людей, люди разогнулись, выпустили из рук лопаты и кайла — не догрузив, не докопав, не вынув лопат из отвалов породы, словно руки их сразу же ослабели и потеряли способность к работе.