Женщина - [4]

– Я не хочу быть помехой твоему будущему.

Кибэ, видно, не уловил сарказма в ее словах, и Йоко расхохоталась ему в лицо, показав при этом свои белые зубы.

Такой, на первый взгляд, легкомысленной сценкой и закончилась их недолгая совместная жизнь. Кибэ делал все, что мог: успокаивал, упрашивал, даже угрожал, но тщетно. Уйдя от Кибэ, Йоко вновь стала невинным созданием, будто ее души никогда и не касалось чувство.

В положенный срок у нее родилась девочка. Йоко не только не сообщила об этом Кибэ, но и матери сказала, что ребенок от другого. Йоко вела такой образ жизни, что мать ее готова была поверить этому. Однако зоркая госпожа Сацуки обнаружила в крохотной девочке черты Кибэ и обратила на несчастного ребенка свою неутоленную, отнюдь не христианскую злобу. Девочку поместили вместе с прислугой, ни разу ей не пришлось посидеть на коленях у бабки. Только отец Йоко, тронутый прелестью внучки, отнесся к ней сердечнее и тайком отвез ее к старой кормилице Йоко. Там Садако – так назвали девочку – и провела первые шесть лет своей жизни.

Отец Йоко умер. Умерла и мать. Дальнейшая жизнь Кибэ была полна превратностей. Он выставлял свою кандидатуру на выборах в парламент, пробовал силы в изящной литературе, вел бродячую жизнь, подобно странствующему монаху, пристрастился к вину, затевал издание журнала, снова женился, имел детей. Но ни в чем не нашел он удовлетворения. Жену и детей он отвез к тестю в деревню, а сам стал нахлебником у какого-то родовитого аристократа и жил без определенных занятий, предаваясь пустым мечтам и воспоминаниям. Как раз в это время Йоко и встретилась с ним в поезде.

3

Кибэ не спускал глаз с Йоко. Но она больше ни разу не взглянула в его сторону. «Почему я не поехала в первом классе? Ведь хотела обменять билет, словно чувствовала, что так может получиться, и вот…» Настроение Йоко, такое чудесное утром – оно нечасто бывало у нее в последнее время, – стало сумрачным и унылым, как осеннее солнце на закате. Йоко сделалось зябко, словно мозг ее наполнился остывшей кровью. Нетерпеливым движением повернулась она к окну, в надежде, что пробегающий мимо пейзаж поможет ей отвлечься от тревожных мыслей, но занавеска была опущена. На Йоко с глупым видом уставился сорокалетний толстяк, который сидел, приоткрыв рот с отвисшей нижней губой. Йоко зло посмотрела на него в упор, будто хлестнула кнутом по лицу. Торговец опешил и, скорчив гримасу, изобразил на лице не то улыбку, не то смущение, будто готов был заплакать, как человек, которого и в самом деле хлестнули кнутом, и поспешно отвернулся. Его трусость еще больше разозлила Йоко.

Она хотела было взглянуть направо, но там неподалеку сидел Кибэ и по-прежнему сверлил ее своими маленькими глазками. Едва сдерживая расходившиеся нервы, Йоко сцепила пальцы, положила руки на сверток и, судорожно прижимая его к коленям, уставилась на кончики своих гэта. Ей казалось, что все пассажиры, будто сговорившись, то и дело бросают в ее сторону оскорбительные взгляды. Даже сидеть рядом с Кото было сейчас для нее мукой. Как далек этот наивный юноша, мечтающий о чем-то своем, от нее, от ее переживаний. Никогда ему не понять ее! Ей вдруг почудилось, что он, как сыщик, хочет исподтишка заглянуть в ее душу. До того противно смотреть на его голову с коротко остриженными волосами, чем-то напоминающими деревянную стружку.

Маленькие горящие глаза Кибэ неотступно следили за нею.

За что такое унижение! Ведь Кибэ до сих пор видит в ней только женщину. Он по-прежнему высокого мнения о себе. И снова хочет влезть в ее жизнь со своей грубой низменной страстью. Забыв о гордости, она вздумала было кокетничать с этим никчемным трусом, хотела выказать свое дружелюбие, а он оттолкнул ее холодным взглядом.

Маленькие глаза Кибэ неотступно следили за нею.

Неожиданно раздался громкий смех. Смеялись два немолодых господина, что-то оживленно обсуждавшие. Йоко понимала, что смеются они не над ней, и все же не выдержала и встала, сунув правую руку за пояс.

– Меня, кажется, укачало, голова разболелась, – бросила она Кото и вышла на площадку.

Солнце уже поднялось высоко и ярко светило над полями Омори. За деревьями вдруг открывалось море, оно смеялось и сверкало, и от этого слегка кружилась голова. Держась за поручни, Йоко оглянулась и увидела Кото. Он был удивлен и встревожен.

– Вам плохо?

– Да, как-то нехорошо, – ответила Йоко и, чтобы избавиться от него, добавила: – Только вы, пожалуйста, не беспокойтесь, идите в вагон… Ничего страшного…

Кото не стал спорить.

– Как вам угодно. Я уйду. В самом деле ничего страшного? Если что-нибудь понадобится, позовите меня. – И он послушно вернулся в вагон.

«Simpleton»,[3] – подумала Йоко и тут же забыла о Кото. О Кибэ она тоже забыла. Она с наслаждением подставила лицо сухому прохладному ветру позднего лета, и он ласково перебирал ее волосы. Она даже не видела четко выписанный пейзаж, который мелькал у нее перед глазами зелеными, ярко-синими, желтыми пятнами. Поезд мчался с бешеной скоростью. Мысли ее метались, беспорядочные, мрачные, и томили душу. Из забытья Йоко вывел оглушительный грохот; она испуганно подняла голову: поезд влетел на железнодорожный мост Рокуго. Перед глазами Йоко запрыгал его стальной переплет. Она инстинктивно прижалась к стенке тамбура, зажмурилась и закрыла лицо рукавом кимоно.