Жемчужина, сломавшая свою раковину - [153]

Сегодня миссис Франклин собиралась показать нам, как пользоваться Интернетом.

— Это очень важно, — говорила она, — не менее важно, чем научиться читать и писать, Интернет — это выход в мир.

Смогу ли я воспользоваться этим выходом?

Пока в зале разгоралась дискуссия, которой изначально суждено было стать лишь пустым сотрясением воздуха, в голове у меня шла другая, гораздо более важная дискуссия: отправиться ли вместе с Хамидой и Суфией в Учебный центр или поехать в отель с Бадрией?

Ладони у меня сделались влажными, шея и плечи одеревенели — я со страхом ждала конца заседания, понимая, что должна буду принять решение.

«Да какое на самом деле это имеет значение? — думала я. — Он и так считает, что я сбегаю из-под носа у охранников и провожу время неизвестно где и непонятно с кем. Так что хуже уже все равно не будет».

Но мне было страшно.

«Возможно, он поверит мне? Я скажу, что охранники позволили мне остаться после заседания с двумя женщинами-депутатами, и Бадрия тоже не возражала. И что ничего неподобающего в Учебном центре я не делала».

Нет, исключено.

Мы вышли из здания парламента. На противоположной стороне улицы я заметила трех иностранных солдат, одетых в незнакомую мне форму, они стояли, прислонившись к стене дома, и весело болтали с окружившей их стайкой ребятишек. Я подумала о Джахангире. Он тоже мог быть среди этих мальчишек, если бы Абдул Халик позволил взять сына в Кабул. Интересно, что сделают солдаты, если я сейчас побегу к ним? Они ведь здесь, чтобы помогать нам, верно?

И тут позади нас раздался голос Хамиды. Она только что вышла на крыльцо и, заметив меня, тут же окликнула. Сердце подскочило и застряло в горле.

«Что посоветовала бы тетя Шаима?» — неожиданно пришла мне в голову мысль.

— Ты разве не идешь сегодня? — спросила Хамида, подходя к нам. — Миссис Франклин ждет нас.

Я посмотрела на Бадрию. Она вскинула брови, словно удивляясь: «С каких это пор ты стала спрашивать у меня разрешения?» И, ни слова не сказав, направилась к поджидавшему ее джипу. Я видела, как Маруф наклонился к Хасану и что-то быстро шепнул ему.

Я поняла, что приговорена, а значит, терять мне нечего. Поэтому развернулась и, словно шагнув с обрыва, двинулась вслед за Хамидой. Не знаю, на что я рассчитывала, но, так или иначе, решение было принято.

— Водитель Хамиды потом привезет меня в отель! — все же крикнула я вслед Бадрие.

Она, не оборачиваясь, пожала плечами. Понятно, Бадрия не хотела говорить ничего определенного, зато впоследствии никто не сможет обвинить ее в том, что она одобряла мои самовольные отлучки. Бадрия забралась в машину, джип сорвался с места и исчез в лабиринте шумных кабульских улиц. Я осталась стоять, чувствуя одновременно облегчение и наполняющий душу ужас.

Пока мы шагали в сторону Учебного центра, Хамида делилась впечатлениями о сегодняшних дебатах, а я думала о своем муже. Дважды мне казалось, что меня вот-вот вырвет прямо посреди улицы. Мы шли не спеша, вскоре нас нагнала Суфия. Сопровождавшие обеих женщин охранники двигались чуть позади, водители же остались на парковке возле парламента — с таким напряженным движением в центре города мы быстрее доберемся пешком.

— Рахима-джан, — вдруг перебила подругу Суфия, — что с тобой? Ты сегодня такая молчаливая. У тебя все в порядке?

У меня и в мыслях не было делиться с ними своими невзгодами. Но слова хлынули сами, словно вода, заполняющая каменистое русло реки Кабул во время таяния ледников Гиндукуша. Моя история вылилась из меня. Я ответила на их вопросы прежде, чем они смогли их задать.

Я рассказала им все — о муже, о Гулалай-биби, о Джахангире. О моей семье, о родителях, о двух младших сестрах, до которых теперь никому нет дела, и о Парвин, которая нашла выход из этого ада в языках пламени. И конечно, о тете Шаиме — единственном близком мне человеке, чье скорченное болезнью тело таяло у меня на глазах день за днем.

Стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал, я рассказала о подслушанном разговоре наших охранников и о том, что муж задумал взять еще одну жену и при этом вдруг ни с того ни с сего вознамерился следовать законам. Что это означало для меня, можно было не рассказывать, Хамида и Суфия и так понимали.

Обе женщины слушали меня без удивления. Моя история не была чем-то из ряда вон выходящим, а мои слова лишь подтверждали то, о чем они уже догадывались. Подобные истории им приходилось слышать и раньше.

Я была сломлена и опустошена. И мне было совершенно безразлично, что подумают обо мне эти добрые женщины, мне даже было все равно, что сделал бы со мной Абдул Халик, узнай он о моем сегодняшнем признании. Я устала бояться. Но я продолжала думать о тете Шаиме и о горьком выражении на ее лице — о горечи разочарования тем, как сложилась судьба ее племянниц. А затем я подумала о бабушке Шекибе, чья история загадочным образом словно бы вплеталась в мою жизнь.

— Аллах Милосердный, Рахима-джан, — выдохнула Хамида, — даже не знаю, что сказать.

Мы приближались к дверям Учебного центра. Миссис Франклин стояла на пороге и приветливо улыбалась нам.

— Мы должны что-то придумать… Должен же быть какой-то выход, — не очень уверенно добавила Хамида.