Жар под золой - [59]

— Ну, чего ждать, начнем, Лотар! — энергично воскликнула жена.

Она открыла все ящики стола и платяной шкаф. Я лишь наблюдал за ней. Мне было как-то неловко, я чувствовал себя вором, пробравшимся в чужую квартиру.

Жена с трудом стала вытаскивать из шкафа большую картонную коробку. Прежде я полагал, что дочь складывала туда старые ноты. Хелен крикнула: «Да помоги же мне!» — и, не удержав коробку, уронила ее на пол рядом с пианино. Из коробки высыпались значки, флажки, вымпелы, кресты, эмблемы и прочая мишура коричневых времен — все, чем пыжилось коричневое прошлое.

Опомнившись от испуга, мы опустились на колени и с изумлением смотрели на этот хлам.

— Господи, — повторяла жена, — за что же такое? Лотар, ну скажи что-нибудь, может, нам это приснилось?

Но вот я снова увидел прежнюю Хелен — бодрую, энергичную; она сбежала по лестнице в подвал и через минуту вернулась со старым бумажным мешком из-под цемента. Я помог ей собрать весь хлам.

— И на барахло из жести и тряпок она тратила уйму денег, — возмущалась Хелен. — Лотар, меня тошнит от этой дряни и от собственной дочери.

Когда час спустя я уселся к телевизору посмотреть «Новости», в комнате Клаудии загудел пылесос.

Часть II КТО РАЗОЖЖЕТ КОСТЕР?

Пфайферша вышла из своей крепости.

Но с чего это обеих женщин вдруг занесло на кладбище? Пфайферша уже давным-давно не выходит со двора, и на могиле у своего мужа она тоже не бывает. Да и незачем ей бывать: на белой гранитной раме лежит выпуклая гранитная плита с надписью «Георг Пфайфер».

Ни года рождения, ни года смерти.

Дождь отмывал выпуклую поверхность дочиста. Бюлер ее протирал, потом — преемник Бюлера и, наконец, я, когда она, бывало, испачкается.

Я стоял за высоким могильным камнем и глядел на обеих женщин. Габи вела Пфайфершу под руку и стрекотала без умолку.

Что им здесь понадобилось? Вот уже три недели я не заглядывал к Пфайферше и не знал, что происходит за стенами ее дома. На старухе была кроличья шубка, на Габи голубое вельветовое пальто со стоячим воротником.

Из их разговора я не мог понять ни единого слова, ветер подхватывал и уносил слова, но зато я видел, что обе они в прекрасном настроении.

Потом они направились к участку, отведенному под фамильные склепы, а я незаметно последовал за ними. Меня разбирало любопытство: ведь что ни говори, а если Пфайферша решила прогуляться, это уже само по себе сенсация.

Пфайферша остановилась перед старым склепом и придержала за руку Габи, которая хотела пройти мимо. Потом вдруг старуха возбужденно ткнула Габи в бок, указала на могилу, и обе женщины оцепенели.

И тут Габи с криком бросилась бежать, а Пфайферша, чуть помешкав, припустила следом. Вот уж не подумал бы, что старуха до сих пор так резва на ногу. Они бежали не к главному входу, а к южной калитке.

Спятили обе разом и заводятся одна от другой, их, наверно, и вообще-то нельзя выпускать из дома.

Я тоже поглядел на склеп.

Его покрывал мох, и мрамор на нем пожелтел, как пожелтели все камни, поставленные в самом начале века, и у стоявшего перед широкой могильной плитой ангела высотой в человеческий рост не хватало правой руки; сама могила обросла плющом, а вокруг склепа шла живая самшитовая изгородь, которую, если мне не изменяет память, летом подстригал садовник.

Самшит изгоняет дьявола и защищает от ударов молнии. У нас дома в кухне на стене за печкой всегда висел пучок самшита, чтобы защитить дом от злых духов.

Ничто вокруг склепа не привлекло моего внимания. Но ведь женщины без всякой причины не убежали бы в таком ужасе.

Из надписи, когда-то вызолоченной, следовало, что в этом склепе захоронено четыре человека: старший — в 1911 году, младший — в 1958, стало быть, почти двадцать лет назад, причем у троих была Фамилия Боймлер, а у четвертого — Тимм.

Я еще и еще обходил вокруг склепа, купленного в свое время, как видно, людьми с достатком, и наступал при этом на усики плюща, достававшие мне почти до колен.

Потом я обратил внимание на кусок дерна, который не лежал на своем месте, а был слегка сдвинут в сторону.

Вот уже девятнадцать лет за этой могилой никто не ухаживает, только изгородь подстригают; из кладбищенского журнала мне известно, что какая-то дальняя родственница в Америке ежегодно переводит на счет местного садоводства определенную сумму, чтобы могила содержалась в относительном порядке, но какое уж тут содержание, разве что садовник слегка подстрижет усики плюща, чтобы дорожки не зарастали.

Я оттащил в сторону отрезанный кусок дерна и увидел щель с ладонь шириной.

Из щели торчал брусок.

Я чуть сдвинул плиту и попытался вытащить брусок из склепа.

Вытащил же я лестницу.

В лестнице было четыре перекладины.

Я огляделся по сторонам, но никаких посетителей в этой части кладбища не обнаружил. Я так заровнял могилу, чтобы никто ничего не заметил. Вообще об этих склепах нынче мало кто заботился. Они охранялись государством как памятники старины. Здесь были монументы, камни и скульптуры, которым уже перевалило за сто лет.

Я отнес лестницу в будку, где держал свою утварь, и увидел, что в моей каморке сидит Бюлер, со скрипом выкручивает из бутылки пробку и нагло ухмыляется.