Зерна гранита - [38]

Дверь осторожно и медленно отворилась. Удивленное беспокойное лицо показалось в узком луче красноватого света. Лицо оживилось. Женщина тихо вскрикнула, потом всхлипнула:

— Ты же погибнешь, миленький! Куда ж тебя понесло в такую лихомань?

— В гости… — попытался пошутить Иван.

— Дорогой, значит, ты гость, раз в такую погоду решил посетить нас. Входи!

Иван медленно, с трудом переступил порог.

Бай Кынчо быстро встал, осторожно подхватил его, снял с него задубевшую одежонку и, поддерживая, усадил у печи. Потом вышел, зачерпнул пригоршнями снега, возвратился к Ивану и долго растирал ему лицо, уши, ноги.

— У нас это называется сиротская баня зимой, — запыхавшись, сквозь смех сказал он. — Так что… помыли мы тебя. А сейчас говори, куда ты отправился в такое сумасшедшее время? — Бай Кынчо цепко смотрел на него, ожидая ответа.

— Пришел вам сказать… предупредить… — с усилием заговорил Иван. — И товарищам из отряда надо сообщить, что после перестрелки в Лесидрене прошли аресты…

— Так, так… Надо же!.. Аресты, говоришь? — Бай Кынчо опустился на лавку.

Жена его принесла таз с теплой водой и мешочек с морской солью.

— Ну-ка давай грей ноги!.. Я по-крестьянски тебя буду лечить… лекарств у нас нету.

Иван задвигался, засуетился. Не знал, что ему делать.

— Я прошу вас… Зачем это?.. Не надо. Не беспокойтесь… Мне… ничего со мной не случится… Поверьте, ничего… — Щеки его слегка закраснелись.

— Слушай, сынок! — Бай Кынчо откашлялся. — Мы с тобой делаем одно дело, стали как одна семья! И не стыдись, как девочка, только потому, что стыд есть!.. — пожурил он его. — Как это не надо греть? Как говорится, свое тепло отдадим, лишь бы жив был! Ты смотри на него! Сам рискует, о товарищах беспокоится. Все делает, чтоб других спасти, а мы о нем и позаботиться не можем! — добродушно ворчал бай Кынчо, и на сердце ятака стало легче.

Ведь он ради таких людей не только себя, но всю семью свою подвергал опасности. И если бы завтра загорелся этот дом, он не стал бы жалеть. Лишь бы корни были живы!

Чувствительным человеком был бай Кынчо, а тут не выдержал. Встал, подошел, наклонился и в шутку потрепал Ивана за ухо. Потом направился к стоявшему в углу комнаты мешку, взял пригоршню грецких орехов, положил на пол у маленького трехногого стульчика и начал колоть. С этого и начался разговор.

Говорили они долго, о многом, а гость все посматривал да посматривал на окно. Они оба нетерпеливо ждали, когда придет тот, кто был так нужен им сейчас. Однако никто не появлялся, никто не стучал в окно. Лишь треск сухих поленьев в печке заставлял их время от времени поднимать голову.

— Может быть, и не придут, — с сожалением промолвил Иван. — А мне до рассвета надо вернуться домой.

Хозяева встрепенулись, встревоженные.

— Никакого «домой»! Здесь останешься! — решительно сказал бай Кынчо, готовый стать в дверном проеме, лишь бы не выпустить Ивана на улицу.

— Нужно! — отрезал Иван и так посмотрел на него, что тому сразу стало ясно то, чего парень не сказал ему словами.

Жена бай Кынчо кинулась что-то искать и, не найдя, сняла толстый шерстяной платок со своих плеч, настигла Ивана на пороге, протянула к нему руки и, как мать свое дитя, укутала ему голову, открыла дверь…

Спустя несколько минут после того, как бай Кынчо проводил гостя, в окно постучали. Это был Владо. Он вошел, а вместе с ним в комнату ворвался снежный вихрь. Кынчо поворошил угли в очаге, сердито сказал что-то тихо, словно для себя. Повернулся к Владо и проговорил:

— Только что ушел Иван Туйков. — И подробно рассказал, зачем приходил юноша.

Нахмурив брови, Владо молча поднялся, подошел к окну. Долго и напряженно прислушивался к вою ветра. Ему было и тревожно за Ивана, ушедшего в такую опасную погоду, которой и волки сейчас боятся, и радостно оттого, что у партии есть такие бойцы, как Иван Туйков.

— Они дети, Кынчо, а ходят босиком по раскаленным углям. В этом наша самая большая сила.

ПЕРВЫЙ ДОПРОС

Иван вздрогнул. По коридору стучали подковы сапог.

— В этой камере новенький, господин старший! — произнес кто-то угодливо.

— Отведи его наверх! — распорядился грубый сиплый голос.

Щелкнул замок. Заскрипели двери, и на пороге вырос охранник.

— Вставай, парень!

Охранник был человеком добродушным. Его старая измятая полицейская форма висела на нем как на чучеле. Фуражка со сломанным козырьком скосилась в сторону, сапоги сидели гармошкой, каблуки были стоптаны. И без того сутулые плечи охранника словно были судорожно сведены каким-то безотчетным страхом. На его губах застыла виноватая улыбка. Медленно, дрожащими руками он запер дверь, обернулся и спросил парня:

— А ты чей, парнишка?

Иван тихо ответил ему.

— А-а, трактирщика, хозяина корчмы! — Тщательно спрятав ключи, полицейский посмотрел на него и добавил: — Да, у отца твоего только и есть что вывеска. Корчмарь без капитала…

В проходе появился старший полицейский:

— Ты почему с арестованным разговариваешь? Ты что, служебное лицо, чтобы допрос вести? Без разговоров! — крикнул он.

— Да я… это самое… ничего… — растерялся охранник.

Старший полицейский выругался и затопал по коридору.

— Вот этого берегись, парень! — взволнованно прошептал охранник. — От него пощады не жди…