Зерна гранита - [40]
— Слушаю, господин старший полицейский!
— Стакан воды! Только холодной, как для начальника!
— Как прикажете, господин старший полицейский! А может, соды?
— Нет, воды! Сода изнеживает желудок, а желудок — это жизнь. Его надо беречь.
Иван еле сдержался, чтобы не рассмеяться.
«Глупые привычные картины… Прожженные головорезы с их «мудрыми» рассуждениями… Для одного жизнь — это кусок хлеба, за который он борется день и ночь, для другого — клочок синего неба и глоток воздуха. А есть и такие люди, — вспомнил он свой разговор о Владо, — для которых жизнь — борьба. Жестокая борьба! Да! А вот для этого, — взглянул он на старшего полицейского, — жизнь — желудок… — Иван в задумчивости перевел взгляд на окно. — А моя жизнь, в чем состоит моя жизнь? Для борьбы я сделал так мало! О куске хлеба заботился мой отец…»
— Чего глазеешь? — прервал его мысли Стефанов.
Удивленный Иван медленно обернулся.
— Я песню реки слушаю, — ответил он.
— А она журчит себе и зимой, и летом, — как-то рассеянно произнес старший полицейский, но вдруг спохватился: — А ты кончай мне голову морочить, давай пиши! Имена коммунистов напиши! Всех тех дураков, что хотят голыми руками власть царя свергнуть! Пиши и не мешкай, потому что другого выхода у тебя нет!
— Я никого не знаю! — спокойно, но твердо сказал Иван.
— Цыц! А вот этих твоих слов я не слышал! Пиши, что от тебя требуют, и… — Он насупился. — Пользуйся, пока я в хорошем настроении! Иначе, — внезапно закричал он, — слова с языка твоего бритвой соскребу! Слышал, наверное! Старший полицейский Цано Стефанов шуток не любит! У меня хиханек-хаханек нет! — Стул заскрипел под его грузным телом.
Иван присмотрелся к нему: ладони у него были широкие, как лемех деревянной сохи; грубое лицо и здоровенная шея говорили о здоровье…
С тех пор как его арестовали, Иван мысленно несколько раз обсуждал все возможные причины своего задержания. Остановился на двух вариантах: арестован по ошибке, случайно, или… если Кирил Райков не выдержал.
«Даже если это и так, — мысленно говорил он, — Кирил знает только то, что я член РМС. О том, что я член городского комитета и одновременно член районного комитета РМС, он не знает. Линией моего поведения сейчас при всех обстоятельствах должно быть полное отрицание всего. И, что бы ни случилось, ни слова больше!»
— Господин старший полицейский, — начал медленно и тихо Иван, — наверное, в отношении меня произошла ошибка? Вы говорите — писать, а я же ничего не знаю. Вижу, что вы добрый человек, вы поймете меня. Что я могу знать? Да вы подумайте…
— Хватит сказок! — крикнул Цано Стефанов. — Ты мне зубы не заговаривай, а пиши! Тебе есть что написать, сукин сын!
Он встал и начал приближаться к юноше. Доски пола прогибались под его тяжелыми шагами. Его припухшие желтушные глаза уперлись в лежащий перед Иваном лист: он был пуст. Это уж слишком! Полицейский освободил одну из сцепленных за спиной рук и изо всех сил ударил парня по лицу.
— У меня нет времени возиться с тобой! — закричал он. — Пиши! У меня еще столько таких, как ты, в подвале дожидаются… — Другая его рука взлетела, как подброшенный кирпич, и врезалась Ивану в губы. Юноша перелетел через стул и растянулся на полу. Из носа его и распухших губ тотчас хлынула кровь.
— Да-а, слабоват! И пару оплеух не можешь по-людски вынести! А туда же, руку поднимаешь на царскую власть! Уму-разуму я тебя научу, а ты себе на ус мотай! — Старший полицейский вновь нажал на кнопку.
Пробренчал звонок. В дверях снова показался дежурный полицейский.
— Вот этого вниз! Пусть посидит там да подумает…
ЦЕНА СЕКУНДЫ
Ивана потащили к подвалу. За какой-то миг он успел заметить у входа в участок родственников Колци и его однокашников Ивана Фикова и Йордана Костова…
— Наверное, и другие здесь есть, которых, как и меня, доставили сюда по ошибке? — как бы между прочим спросил он охранника.
— Да хватает, парень. Здесь как на мельнице. Каждый день волокут, шерстят… Вот и сейчас с десяток новых привели. — Охранник оглянулся. Он боялся, как бы его не услышал старший. В коридорах никого не было, и он, осмелев, произнес:
— В одиночке только ты. Погоди… а ты уж не их ли вожак, а?..
Иван скривил губы:
— Да ты посмотри на меня, похож я на вожака? Ну скажи! Они тебе говорят, тащи его в подвал, а ты и рад, винтовку в спину и ведешь меня. А виноват ли я, ты даже не задумываешься?
— Да, для этого дела, парень, не сила, а ум нужен. Ведь я же знаю их, и в нашем селе такие есть… Самые ученые, самые способные — это коммунисты. Пусть так и будет! А в другом, что ты мне говорил, ты не совсем прав! Какая у меня сила? Стоит только мне сказать что-либо не так, Стефанов прибьет меня. А если я сниму с себя все эти обноски, что на мне, так хоть по миру иди. Если я брошу винтовку, знаешь, сколько глоток у меня есть запросят? Нищета выше макушки!
Они остановились перед камерой. Дверь заскрипела.
Иван шагнул, но остановился:
— И прав ты, отец, и не прав. Потому что из-за тех, что наверху, матери тебя проклинать будут, а отцы осыпать руганью, грозить расправой…
— Жизнь пропащая, — тяжело вздохнул охранник. — Давай входи!..
Иван перешагнул через порог. За спиной щелкнул замок. Снова потекли мысли.
Уважаемые читатели, если вы размышляете о возможности прочтения, ознакомьтесь с предупреждением. Спасибо. Данный текст написан в жанре социальной драмы, вопросы любви и брака рассматриваются в нем с житейской стороны, не с романтической. Психиатрия в данном тексте показана глазами практикующего врача, не пациентов. В тексте имеются несколько сцен эротического характера. Если вы по каким-то внутренним причинам не приемлете секса, отнеситесь к прочтению текста с осторожностью. Текст полностью вычитан врачом-психиатром и писался под его контролем.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Близнецы Фил и Диана и их мать Глэсс приехали из-за океана и поселились в доставшееся им по наследству поместье Визибл. Они – предмет обсуждения и осуждения всей округи. Причин – море: сейчас Глэсс всего тридцать четыре, а её детям – по семнадцать; Фил долгое время дружил со странным мальчишкой со взглядом серийного убийцы; Диана однажды ранила в руку местного хулигана по кличке Обломок, да ещё как – стрелой, выпущенной из лука! Но постепенно Фил понимает: у каждого жителя этого маленького городка – свои секреты, свои проблемы, свои причины стать изгоем.
В состав книги Натальи Галкиной «Корабль и другие истории» входят поэмы и эссе, — самые крупные поэтические формы и самые малые прозаические, которые Борис Никольский называл «повествованиями в историях». В поэме «Корабль» создан многоплановый литературный образ Петербурга, города, в котором слиты воедино мечта и действительность, парадные площади и тупики, дворцы и старые дворовые флигели; и «Корабль», и завершающая книгу поэма «Оккервиль» — несомненно «петербургские тексты». В собраниях «историй» «Клипы», «Подробности», «Ошибки рыб», «Музей города Мышкина», «Из записных книжек» соседствуют анекдоты, реалистические зарисовки, звучат ноты абсурда и фантасмагории.