Земные заботы - [35]

И вот она снова на лестнице. По другую сторону от лифта дверь с надписью «Интенсивная терапия».

Она крадется мимо распахнутых и закрытых дверей. За одной видит пустую ванну. За другой юная девица лежит и читает газету, на тумбочке бутылка с содовой.

В большой палате на четверых, где она провела новогоднюю и последующую ночи, на фоне окна вырисовывается силуэт низенькой тучной фигурки. Она поворачивает голову — Хабиба! В своем нейлоновом халате цвета цикламена. Она встает и обнимает подругу.

Тут же появляется полная акушерка в белых сабо.

— Можете вы объяснить ей, что она должна принимать таблетки? Ей назначили по таблетке каждые полчаса.

С помощью двух рисунков в самодельном словарике Марии удалось втолковать Хабибе, что ей следует делать. Капельница не помогла. Теперь вместо нее придется принимать таблетки.

Хабиба, видимо, устала. Глаза с красноватыми белками смотрят незряче. Коротенькая черная косичка распласталась на плече. Она то и дело почесывает то локти, то шею.

Полная акушерка возвращается в палату.

— Ну как, поняла она?

— Поняла.

Мария смотрит на акушерку и вдруг спрашивает, как в воду бросается:

— Скажи мне, может многоводье повредить ребенку?

— Нет, — улыбается та. — Вообще-то нет. Все обстоит как раз наоборот. Многоводье может указывать на то, что с ребенком не все благополучно.

Мария хватается за горло — вот все и сказано.

Совершенно непреднамеренно, одной-единственной фразой акушерка раскрыла правду. Ту правду, до которой Мария доискивалась уже несколько недель.

Рослая плечистая девушка в желто-оранжевом халате входит в палату. Мария и Хабиба подняли на нее глаза. Девушка приветственно вскинула правую руку, левой она поддерживает живот. Остановившись у окна, новенькая глядит на черепичные крыши и красные кирпичные стены зданий.

— Ну вот, придется теперь сидеть здесь и тянуть время до родов. Тоска, правда?

Явно любительница поболтать. Мария решила поддержать разговор.

— А тебе скоро рожать?

— Да вот-вот уже.

— Но живот у тебя не очень большой.

— Это так кажется — из-за моего роста. А вообще-то в самый раз.

— Почему же тебя сюда положили?

— На обследование. Интоксикация у меня. Какая-то ерунда со зрением.

— Со зрением?

— Ага. Что-то вроде фантомных образов. Так, по-моему, они это называют.

Она улыбается и вытаскивает из кармана пакетик соленых пастилок. Вид у нее вполне беспечный, похоже, она ничуть не обеспокоена своим положением.

— Я так рада, что буду рожать.

Мария сглотнула слюну. Вот бы мне так, думает она. Если б можно было, как в сказке, обратиться в другого человека.

— Меня зовут Вероника, — говорит девушка. — А вас как?

— Меня Мария, а мою подругу Хабиба.

Они пожали друг другу руки.

— Ты проходила подготовку к родам? — спрашивает Мария.

— Ага, — говорит Вероника. — Само собой. И здесь, в клинике, у акушерок, и в женской консультации. Всю дорогу! Так что подготовилась будь здоров. Да еще помотрела пару фильмов.

— Почему же ты все-таки рожаешь в патологии?

— Да потому, что для первых родов я «перестарок». Мне тридцать один. И потом, мне просто так захотелось. Знакомые женщины, которые здесь рожали, все очень довольны.

— А твой муж будет присутствовать?

— А как же! Он присутствовал и при обследовании, и при подготовке. К счастью, работа ему позволяла.

В нулевой палате Линда занята сборами. Она опорожнила свой шкаф и тумбочку, выбросила в мусорный ящик полузавядшие цветы и отнесла вазу в моечную. Сейчас она убирает в сумку последние мелочи и кладет на окно стопку «Роман-газеты».

На Линде желтая обтягивающая блузка и красная миниюбочка, нейлоновые чулки, красные туфли на высоких каблуках. Вид пациентки в «штатской» одежде всегда ошеломляет. Больше, чем если б она предстала в чем мать родила.

— Срок у нас одинаковый, — говорит она Марии. — Так что, наверно, еще встретимся — в послеродовом. Вот будет здорово!

— Привет Аллану. И пусть у тебя все будет хорошо!

Не успела Линда скрыться за дверью, как нянечка уже принялась убирать ее постель. Все белье, даже матрас, увозится прочь и тут же проворными профессиональными движениями стелется все свежее. В заключение постель накрывается голубым пластиком.

На алюминиевом столике вкатывается в палату горячая пища. Печенка с жареным луком и картофельным пюре. Тумбочки придвигаются к кроватям, с металлическим лязгом поднимаются изголовья.

— Можно я позавтракаю вместе с вами? — спрашивает Сигне.

— Заходи, — приглашает Мария.

Едят молча. Потом Сигне спрашивает новенькую:

— У тебя уже есть дети?

— Да, девочка трех лет.

— Как проходили роды?

— Да, в общем-то, нормально, — говорит Тенна. — Правда, было гораздо больнее, чем я надеялась. Я рожала в частной клинике. Роды были долгие, но все шло как положено. И Андерс, к счастью, все время был со мной. Но знаешь, что, по-моему, было плохо?

— Нет, откуда же мне знать?

— Что меня разрезали. Я ничего не знала о таких вещах. Никто не говорил мне, что это обычное дело, когда женщин разрезают и зашивают.

— Но что же в этом такого уж плохого? — спрашивает Мария.

— Мне сделали два разреза, по одному с каждой стороны. Я не то чтобы чувствовала, но просто слышала, как режут. Звук был такой… ну как будто режешь рыбу, например. Ну да, как будто режешь рыбу. Это было отвратительно, словно мне резали лицо, рот… Да, словно мне резали рот, такое было чувство. И к тому же мне сделали здоровенный синяк. Но Андерс отнесся к этому совершенно спокойно. Он стоял и смотрел, как акушерка зашивала меня, и он ей сказал: «Тут требуется тонкая ручная работа. Я и сам занимаюсь ручным трудом. Так уж сделай все как надо». И она ничуть не обиделась, только сказала: «Да-да, я постараюсь».