Земли обетованные - [179]

– Разве я не предлагал тебе? И ты всегда отказывалась слушать.

– Тогда было не время. Но у меня не осталось никаких воспоминаний о ней. Не то чтобы мне ее не хватало, мои родители – это вы, конечно… Почему она меня бросила?

Мишель тяжело вздохнул, закрыл глаза, вызывая воспоминания тридцатилетней давности…

– Есть то, что я знаю, и то, что предполагаю… Отношения между Франком и Сесиль всегда были бурными; она – восхитительная женщина, он – убежденный коммунист, а потому и решил пойти в армию, не дожидаясь призыва. А потом вдруг, в конце шестьдесят первого года, дезертировал, и мы долго не могли понять почему. Причина крылась в одной темной истории. Оказывается, он влюбился в алжирку. Когда она забеременела, Франк хотел дезертировать и уехать вместе с ней; его попытались задержать, но он застрелил офицера и с этой минуты стал беглым преступником. Попав в Париж, он снова встретился с Сесиль, они помирились, решили уехать из Франции и жить вместе; возможно, Франк даже в это верил, но в последний момент, так и не предупредив Сесиль о разрыве, просто бросил ее и скрылся. Я думаю, из-за той женщины, которую он не хотел оставлять одну с ребенком. Конечно, Сесиль была потрясена. А когда погиб ее обожаемый брат Пьер – за несколько дней до окончания войны в Алжире, – это оказалось последней каплей, добило ее окончательно. И она исчезла. Четыре года спустя твоя мать появилась и привела тебя – а я и не знал, что она родила ребенка от Франка; она хотела, чтобы ты пожила у меня какое-то время, я совершенно растерялся, а когда собрался с мыслями, она уже ушла.

– Она меня не любила?

– Ее жизнь разрушило предательство Франка, Сесиль возненавидела его, а ты стала живым напоминанием об этой поруганной любви. Она не смогла справиться со своим гневом и горем.

– Ты ее видел после этого?

Мишель помолчал, прежде чем ответить.

– Да, через несколько лет она уехала на Кубу искать твоего отца, убежденная, что он живет там, но не нашла его. Ей выпала нелегкая жизнь. Твоя мать заботилась о тебе, любила тебя… по-своему, не надо винить ее, ей не дали выбора.

– А мой отец – ты знаешь, где он сейчас?

– Он бесследно исчез, нам о нем ничего не известно.

Павел очень боялся поскользнуться и сломать ногу, поэтому раздобыл трость. Подойдя к дому Йозефа Каплана на улице Споркова, он стал его ждать и прождал до самого вечера, несмотря на холод, дождь и густой туман. Время от времени он садился на скамейку у дома, и, уткнувшись подбородком в трость, любовался панорамой замершего города. И тут он увидел Йозефа. Все такой же статный, несмотря на свои восемьдесят лет, тот шел прямо к нему. Йозеф крепко обнял Павла. Он рассказал, что Тереза скончалась год назад:

– Мы прожили вместе почти тридцать лет, поскольку оба оказались одиноки, но это произошло много позже твоего отъезда. Я взял на себя заботу о Людвике, он потом женился на Елене – ты помнишь мою дочку, ей было три года, когда ты уехал? А сколько было Людвику в ту пору?

– Пять лет.

– Они будут так рады снова увидеть тебя!

Однако Павел боялся встречаться с сыном, боялся не узнать его, услышать упреки, на которые нечего возразить, но больше всего его пугала мысль, что он ничего не почувствует при встрече. На лестнице он остановился, собираясь повернуть назад, и Йозефу пришлось подбодрить его:

– Настало время вернуть себе сына; он не ждет тебя, но ты ему нужен и его детям тоже.

Он поднимался по ступенькам, держа Павла за плечо, и сам нажал на кнопку звонка.

Людвик открыл дверь: перед ним стоял плотный пожилой мужчина с раскрасневшимся лицом и спутанными седыми волосами, а за его спиной – Йозеф. Людвик переводил взгляд с одного на другого. И все понял. Его охватила дрожь, по лицу потекли слезы. Вышедшая в коридор Елена увидела, что ее муж плачет в объятиях высокого старика, а тот ласково похлопывает его по плечу. Он поднял глаза: «Елена!» Она подошла и обняла обоих. И так они долго стояли, не разнимая объятий.

– Антонин, девочки, идите сюда, ваш дедушка вернулся!

Как связать нити, которые не существуют? Которые никогда не существовали? Как заполнить пробел длиной в тридцать восемь лет? Глядя на сына, отдаленно напоминавшего его собственного отца, Павел молчал. Тысяча вопросов, которые он задавал себе во время парижского изгнания: «Что он сейчас делает? Любит ли школу? Играет ли в футбол? Знает ли, что у него есть отец?» – вдруг улетучились, он не знал, о чем спросить и с чего начать. Перед лицом своей вновь обретенной семьи, которая окружила его любовью, внуков, безоговорочно принявших его, Павел почувствовал, что его оставляют силы. Ни разу за все время изгнания у него не было и проблеска надежды вернуться на родину: коммунистическая диктатура казалась вечной. Возвращаясь в Прагу, он еще не осознавал того, что у них украли его жизнь, их жизни, что он никогда не сможет восполнить эти годы, ибо время безвозвратно потеряно. Что бы они ни делали, что бы ни говорили, они навсегда останутся друг другу чужими.

У Павла возникло ощущение, что он вернулся с другой планеты. Франция оставила на нем свой след и поглотила его. И он понял, что проиграл в этой игре. Как бы он ни старался, при всем желании ему не стать вновь чехом, он больше не сможет думать как они; он теперь чужой среди своих. И Павел сказал себе, что в его возрасте уже не исправляют прошлое, а хранят воспоминание о нем.