Зеленая ночь - [92]

— Ты скажешь мне потом, как она примет это, — ладно?

— Понятное дело. А ты завтра смотри же приходи на работу!

— Какой разговор! До первых петухов на месте буду.

Ахмед пошел домой. На удивление, возле калитки его ждал Муршуд. Увидев Ахмеда, он бросился к нему:

— Ты куда пропал? Со вчерашнего-то дня? У меня сердце изныло…

— Прораб не ворчал, что я на работу не вышел?

— Барату сейчас не до тебя, — Муршуд кивнул на дом сторожа Алияра. — Сегодня здесь большой сабантуй будет…

— А по какому случаю?

— Сваты приехали.

— Наргиз обручают?!

— А ты думал — сватам от ворот поворот дадут?

Ахмед попытался представить себе, как радуется сейчас Наргиз, и ему захотелось вдруг увидеть ее, заглянуть в светящиеся счастьем глаза. Но заглядывать в окна, пока что тихие и ничего вроде бы не предвещавшие, Ахмеду было неудобно. Он пошел к себе во двор, а Муршуд говорил ему в спину:

— Сегодня хороший концерт по телику.

— Он у меня не работает, — отозвался, не оборачиваясь, Ахмед.

— А что же ты мне не скажешь? Я ведь могу починить, я разбираюсь в телевизорах.

Но Ахмеду сейчас было не до концерта. Он вошел в комнату, включил свет, кинул сверток на подоконник.

Мать конечно же побывала здесь сегодня. На столе стояла тарелка, прикрытая миской. Ахмед вытащил из кармана деньги, скомкал их в кулаке и с силой швырнул об миску.

Муршуд удивленно взглянул на Ахмеда, пожал плечами и оставил друга одного.

Первыми, кого увидел Ахмед наутро на стройке, были уста Сафар и Заргелем. Мастер вел кладку легко, красиво, с настроением. Заргелем стояла внизу и не отрывала глаз от узкой его спины.

Всякий раз, как Сафар выпрямлялся, Заргелем отводила глаза.

Ахмед, спрятав за спину газетный сверток, прошел под навес и поманил к себе Заргелем. Женщина улыбнулась и медленно подошла к парню.

— Кого ты любишь больше всех в мире? — тихо спросил ее Ахмед.

Заргелем сдвинула длинные брови, изумленно посмотрела на него.

— Деток своих люблю, — ответила она наконец.

— Так вот, заклинаю тебя твоими детками, — не возвращай это, — Ахмед протянул ей сверток.

— Что здесь? — спросила Заргелем, хлопая глазами.

— Это мастер купил твоим дочкам. Не подумай чего дурного, Заргелем, у дяди Сафара чистое сердце… Я прошу тебя…

Ахмед с такой надеждой смотрел в глаза Заргелем, как если бы от ее решения брать или не брать подарок зависели его жизнь или смерть.

Заргелем боязливо взяла сверток, и Ахмеду показалось, что в глазах женщины поубавилось света, что ресницы ее увлажнились.

— Да воздастся сторицей… мастеру… — слова застревали в ее горле, рука, принявшая сверток, дрожала.

Ахмед испугался, что она заплачет, и, поспешно отойдя от Заргелем, стал взбираться по деревянной лестнице.

— Взяла, — кивком головы поздоровавшись с мастером, сдавленно сказал он.

Глаза уста Сафара сощурились, по губам пробежала легкая улыбка. Нагнувшись, он взял мастерок, положил его обратно, поднял кирпич и спросил:

— Сказала что-нибудь?

Ахмед присел рядом с уста Сафаром на корточки:

— Сказала: да воздастся мастеру сторицей. И еще сказала: чего мастер стесняется, не ребенок, мол, мог бы и сам свой подарок вручить.

— Мастер… мастер… — от радости язык у Сафара заплетался. — А ты бы ей в ответ: немеет, мол, перед тобой мастер. Безъязыким становится… как стена… — он украдкой поглядел на Заргелем.

— Дядя Сафар, сказать ей, как ты вчера водку Мусе в лицо выплеснул?

— Закрой рот, дурачок! Нашел чем хвастать!

— Я подумал, может, ей надо знать это, а?

— Не к чему ей это знать. А мужчина, запомни, не должен быть болтлив.

Мастер поднялся на ноги, затянул за спиной завязки брезентового фартука и, посмотрев вниз, постучал мастерком о пустое ведро.

— Начи-най-ай! — крикнул он. — Муршуд, голубчик, пошевеливайся!

Муршуд, включив транзистор, поставил его на кирпич и упрекнул спустившегося к нему Ахмеда:

— Какой же ты друг, мимо шел — и не позвал? Я на работу проспал.

Он снял с себя рубаху, отбросил ее прочь, расправил мускулистую грудь и хитро сощурил черные глаза:

— Обманул все-таки брата, утянул транзистор из дома, — рассмеялся он. — Узнает — осатанеет.

Муршуд вошел в деревянную пристройку, где хранился цемент, и вышел с тяжелым мешком на плече.

— Удивительное дело, — сказал он, скинув мешок на землю. — Вчера было пятьдесят мешков цемента, а сегодня всего три, — и Муршуд кинул взгляд на Алияра, стоявшего под навесом. — Не нравится мне этот тип, — заключил он. — Не иначе, наш сторож стал тестем прораба. Аппетит у него не в меру разыгрался.

Пепельного цвета «Жигули» встали перед конторой. Барат вышел из машины, Ахмед придирчиво оглядел его: прораб выглядел озабоченным.

А он-то решил, что теперь, после обручения с Наргиз, тот с утра до ночи будет смеяться, зубы свои красивые всем показывать. И вот поди ж ты — Барат такой же, как и был. Строгий, хмурый, с зеленой папкой под мышкой; не глядя ни на кого, он прошел к себе в контору. Интересно, подумал Ахмед, замечал ли Барат, что длинные черные брови Заргелем так напоминают Наргиз?

А ведь прошедшую ночь Ахмед глаз не сомкнул — думал о Наргиз. Едва он закрывал глаза, как видел ее, молчаливую, у своей кровати. Он обнимал пустоту и, дотронувшись рукой до своей груди, приходил в себя: «Что же ты делаешь, Наргиз? Куда ты уходишь? Зачем? Господи, дай мне силы выдержать это… Какая ты безжалостная, Наргиз, безжалостная, ах, какая безжалостная…»