Зеб - [3]

– Мда… – растерянно протянул продавец. – Ассортимент у нас, конечно, широкий, но очень высокого качества, и это отражается на цене. А с твоим бюджетом…

– А анекдота у вас, случайно, не найдётся? – спросил я.

– А-нек-дота? – Продавец произнёс это слово так, будто оно было ругательным. – Ну уж нет, не наш профиль. За таким добром – в лавку анекдотов. – Он удручённо потряс головой. – Если это и правда то, что ты ищешь.

– Ну, я точно не знаю, но…

– Само собой, выйдет дешевле, – перебил он. – На свои деньги сможешь набрать штук пять-шесть. Или даже целый комплект.

– Правда?

Продавец кивнул.

– Только потом не приходи жаловаться ко мне, – предупредил он. – Деньги за брак они, конечно, не возвращают. А про возможность обмена я вообще молчу.

– А вы? – спросил я.

– Мы? – Продавец сделал серьёзное лицо, и в его голосе зазвучали торжественные ноты: – Мы заботимся о своих клиентах. Даже о тех, у кого в карманах негусто.

В моем кармане позвякивала целая пригоршня монет, но я не сомневался, что он имеет в виду меня.

– Можно, конечно, взглянуть на каламбуры, – вслух раздумывал продавец. – Хотя, боюсь, большинство из них тебе не по средствам.

– Жалко.

Продавец кивнул и снова погрузился в размышления.

– Есть ещё один вариант…

– Да?

– Скорее всего, последний, – сказал он. – Покопайся-ка в прочих шутках. В той коробке – остатки, всё по десять евро. Иногда там попадается кое-что приличное.

Мы с продавцом подошли к кассе. Прочие шутки стояли на прилавке.

– Вот, пожалуйста, – сказал продавец. – А я пока обслужу другого покупателя.

Он ушёл. Я порылся в коробке. Большинству шуток в ней была грош цена, но тут я заметил одну – на самом донышке. Я достал её и захихикал. Потом засмеялся. А потом захохотал. Прямо во всё горло.

– Нашёл что-то?

А вот и продавец.

– Да! – радостно закричал я. – Вот эту!

Продавец рассмотрел шутку и тоже так и прыснул.

– Прекрасный выбор, – сказал он, когда мы отсмеялись. – Тебе завернуть?

– Нет, спасибо.

Я заплатил. Продавец положил шутку в пакет и сунул туда ещё одну, малюсенькую.

– За счёт заведения, – сказал он. – И успеха тебе!

– Спасибо.

– Расскажешь, сработало или нет?

Я пообещал, что расскажу. И выбежал из магазина.

3. Нупи

Слёзы отменили в четвертую среду октября. Возмутительно, если послушать маму, – она голосовала против. Но ничего не поделаешь: воля большинства – закон.

– А мне что так, что эдак, – заявил папа вечером, когда мы сели ужинать. – Я и раньше-то не плакал.

– И поэтому их высочество решили, что голосовать не обязательно! – Мама, похоже, рассердилась всерьёз. – Вот из-за таких, как ты, всякие недоумки и навязывают нам свои правила. Неужели не ясно?

Папа высказал предположение, что мама и сама недалеко ушла от всяких недоумков, и родители тут же принялись орать друг на друга прямо через стол.

– Сухарь! – кричала мама.

– Истеричка! – отзывался папа.

Моя младшая сестра Фин часто плачет, когда родители ссорятся, но в этот раз не проронила ни слезинки. Как-никак, теперь не поревёшь.

Сдаваться без боя мама не собиралась.

– Мы выйдем на улицы, – объявила она нам с Фин. – Это наше право.

Оказалось, и другие были с ней согласны. Так что уже через день после отмены слёз я, и мама, и сестра, и ещё тысячи людей – все мы стояли на главной площади.

Многие держали плакаты и транспаранты с крупными надписями: «ХОТЬ ПЛАЧЬ!», «ПЛАКАТЬ ПОЛЕЗНО ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ» и «ВЕРНИТЕ НАШИ СЛЁЗЫ!».

Руководил всем усач-бородач с мегафоном в руке, стоявший в самой гуще толпы. Когда он подносил рупор к своему заросшему лицу и что-то кричал, площадь дружным эхом вторила ему.

– Мы хотим плакать!

– МЫ ХОТИМ ПЛАКАТЬ!

– Мы требуем слёз!

– МЫ ТРЕБУЕМ СЛЁЗ!

Выйти на улицы – это оказалось очень волнующе. Волнующе и здорово. По правде сказать, я не совсем понимала, почему мы так уж хотим вернуть себе слёзы. Но делать что-то сообща с такой толпой было просто грандиозно.

Дома мы обнаружили, что папа приготовил ужин. Это мне тоже понравилось.

Одной демонстрацией не обошлось. Каждый четверг мама брала нас с Фин с собой на площадь.

В школе отмену слёз тоже обсуждали. Моя лучшая подруга Вис прищемила палец дверцей машины и не заплакала.

– Неудивительно, – заметила Зива.

– Теперь не поревёшь, – добавила Имара.

Я спросила у Вис, возмущалась ли её мама из-за отмены слёз.

– Нет, – покачала головой Вис. – Они с папой голосовали «за».

– Серьёзно?

Мама и папа Вис считали, что без слёз будет спокойнее. И вот что интересно: у многих моих одноклассников родители думали так же.

Дома я рассказала об этом маме, но она только вздохнула.

Через несколько недель протестов к нам присоединился папа.

– А что это он вдруг передумал? – спросила я у мамы.

Мама улыбнулась. Дело в одной прекрасной книге, объяснила она. Папа перечитывал её уже в сотый раз – и все сто раз самозабвенно рыдал.

– Как это – самозабвенно? – не поняла Фин.

– Когда ты плачешь и чувствуешь, что это правильно, – ответила мама. – Плачешь от всего сердца.

Ходить на демонстрации вчетвером мне понравилось ещё больше, чем втроём. Да и на площади каждую неделю людей прибавлялось, и кричали они всё самозабвенней (то есть от всего сердца). Порой среди них попадались знакомые.