Зазвездный зов - [14]

Шрифт
Интервал

Ходит шагами большими,
Гонит закаты и строг…
Ветер с листвою – шимми,
Ветер с листвою – фокстрот.

149

Машинам не нужен ты боле,
Столетия мучил и ныл.
Уж звезды – длиннейшие роли
Без будки суфлерской луны.
И любят быстрей, экономней…
В смолистые щели спешат.
А то, эту музыку помнишь, –
Про тело забыла душа.
Один лишь не хочет сдаваться,
Безумец упрямый один.
Поэтом зовут его вкратце
Подробнее – свиток в груди.

150

Ее, быть может, из Нью-Йорка
Везли в Москву 15 дней.
Дымя паршивою махоркой,
Задумывался князь над ней.
В застенках фабрики бумажной
В чанах с горючей кислотой
Ее ласкали не однажды
Горючей лаской трудовой
И вот бескровною страницей
Распята на столе моем.
И за строкой строка садится
Голодным черным вороньем.
Шакалом ветер там на крыше…
Влюбился в мертвую трубу.
И на добычу месяц вышел,
Как птица смерти – марабу.

151

Вскипают сумерки, и кружит.
В сосудах улиц снег бурлит.
Вздымает крышку… Там снаружи
Зари холодный сердолик
Дома в очках зажженных окон,
Вращают желтые белки.
Желудок комнаты жестоко
Варит кислятину тоски.
Ты – клавиши бульваров… Кто ты?
На снеговых пюпитрах крыш
Ты перелистываешь ноты,
На чем попало струны злишь.
Ты черной молнией заставишь,
А не строкою петь тот гром,
Когда страниц белейших клавиш
Коснусь я в эту ночь пером.

152

На череп Африки, на череп
Европа лапой золотой.
Мадонны, тайные вечери
Хранятся нежно в лапе той.
И караванами миражи
В мозги песков издалека.
И Клеопатрою лебяжьей
В горбах молчания река.
И люди черные, как копоть,
Все ночи корчатся в мечте
О снежных женщинах Европы,
О снежном сахаре их тел…

153

Все, чьи яблоки глаз созрели
В красном саду человечьем,
Все, чьи раковины ушей
На звездный песок в этот вечер,
Всё до млечных ожерелий
Из бездн несгораемых вынувший…
С гор золотых заката
В дол закопченный сойдемте.
Тянет ночь папиросу-луну.
Звезды нюхают яд синеватый.
Хлеба строф нарежем ломти
И в площади, что город протянул.
Улицы-руки устали давно уж,
Пахнут, как потом, бензином.
Голод витрины с клыками разинул.
Мы толпу хлебом строф до блаженства.
В рукаве тротуара, как нож,
Снег тела женственного…

154

Как тога желтая Пилата,
Замаслен истиной закат.
Сказки, скажи, какая плата
В твой тихий безнадежный ад?
Пусть мир на мастера клевещет,
Пусть жарко молится тайком.
Огонь прилизан гладко к вещи
И желтым выпрыгнет хорьком.
И формы все он передушит,
Как желтых пухленьких цыплят.
И новые вольются души,
Иные раны заболят.
И гром земных лабораторий
В мильоны миллионов вольт.
Шекспира на ином просторе
Иной увидит Мейерхольд.

155

В край далекий, дан который
Человеку на земле.
Я иду, тащу просторы,
И в снегу страниц мой след.
Я не знаю, чем отмечу
Каждый шаг мой, каждый стих.
Может, солнце мне навстречу
На ходулях золотых.
Может, снимет полнолунье
Свой цилиндр и, кривясь,
Мелкой звездочкою плюнет
В фиолетовую грязь.
Я ж иду, иду сегодня
Как вчера, третьего дня,
В край, что лед на солнце поднял,
В край, что там внутри меня.

156

Столетий плыли корабли,
Земли пахали сон глубокий,
И терном песен обросли
Поэтов каменные щеки.
Ловили слезы, звезды все
Зрачками жадными глотали.
И урожаем синей стали
Иных миров взошел посев.
И звон не молкнет ни на час,
Стального слова звон жестокий.
И вьются, громами стучась
О скалы туч, златые токи.

157

Ты тянешь в топкий снег тетради,
Твой зов, и ласков он, и строг.
Ладонью знойной череп гладит
И гонит кровь по жилам строк.
То стаей волчьей загорится,
Зрачками с отраженьем звезд,
Иль то серебреников тридцать,
Столетьям отданные в рост.
И воет млечный в небе черном,
И на земле метелей вой.
Слова – ветвящиеся зерна
Той песни мира бредовой.

158

Земля, ты готовишь постель нам,
Покрышку кует тишина…
В прыжке изогнулась смертельном
Наездницей тонкой луна.
Для звезд безопасною сеткой
Качается млечный гамак.
И звезды глотает нередко
Голодный поэт или маг.
Луною накурено густо.
Заждался и город, и весь…
Приди с головой Заратустры,
Топор золотой свой повесь.

159

К созвездью Лиры, к Андромеде,
К созвездью Геркулеса – мы.
С оркестрами закатной меди,
С ковригами и солью тьмы.
Есть там заоблачная Персия…
Клубится млечный там кальян,
Из радия там вьется песня,
Строфа из звездного колья.
Туда, туда гребем, быть может,
Туда летим наверняка…
Длинней и звонче всех гармошек
Разверзлась млечная река.

160

Мне счастья иного не надо
Средь жизней и жизненных бед.
Как мать ребенку рада,
Так рад строке поэт.
Тропа, что змея золотая,
А ветер, как пес, у ворот.
Заря стеной Китая
Мне мудрость стережет.
Есть в мире безумная прелесть:
Терять, без возврата терять…
В боях леса разделись,
Сдались за ратью рать.

161

Я знал, что буду я отвержен,
Что к черту буду послан я,
И стал от пламени я тверже
И сел быстрее на коня.
Лети, лети, мой конь крылатый,
Снопами пламени храпи.
Не кожа ли на мне, как латы?
Не терем ли заря в степи?
Туда, туда за алым тыном,
Внеси меня в тот яркий дом,
Чтоб сердце сжечь в хмелю пустынном
И, как пустыня, золотом.

162

Вином зари клубится вечер,
До лунной кости жжет, мутит…
Одни и те же звезды мечет
На уж давно седом пути.
Зрачками огненными тихо
То вечность синяя глядит.

Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".