Зазвездный зов - [15]

И знает лишь одна волчиха,

Кто там смеется впереди.

И молоком неутолимым

Творцов грядущего поит,

Чтоб Тибрами иные Римы

Струили жалобы свои.

163

Влюбленный вечер засмеялся

И грустным юношей умолк.

С ножом луны за фунтом мяса

Пришел разряженный Шейлок.

И ночь, прекрасная Зулейка,

Сурьмою – сумерки бровей.

И каждая, как лук, и клейка

Смольная тетива под ней.

И стрелы глаз, их шалость девья

Поглубже Сириуса бьет.

Не девять лет, столетий девять.

И губ Исуса зреет мед.

И льется в глубь тысячелетий.

К скалам подводным свет прирос.

С хорошеньких Мадонн нам светит,

С обвертки мыла, папирос…

164

Подайте ивам над водой

По вздоху сердца, по алтыну.

На скрипке вечера златой

Кривые пальцы веток стынут.

Струпу тончайшую прижали,

Нежнейшую из нежных, ля…

Я вижу, на локтях скрижалей

Безногая ползет земля.

Зовет созвездия на помощь

И крылья ветра вьет тайком.

А ветер мой, давно знаком уж

Я с вековым бунтовщиком.

И будет ночка хороша.

Слетят миры ко мне на пальцы.

И будет в ветках жил копаться,

Как ветер, пьяная душа.

165

Город, чьи кости железо,

Город, чье мясо – бетон, –

К голой реке своей лезет,

Крепким сжимает мостом.

Вечер для зыби любимой

Лучший стопил карандаш.

Плоские бедра Солима,

Этак не мазался ваш.

Плотью заводов народных

Пахнет от складок зари.

В воду огни свои морды,

Золото пьют фонари.

Вот почему в твоем храме

Вонь от исусовых ран,

И тяжело номерами

Дышит всю ночь ресторан.

166

В мантильи черной строк, в мантильи

В последний час ко мне приди,

Чтоб губы жгучий снег схватили

На куполах твоей груди.

Забьется жизнь в мельчайшей вене,

Закат свою раздует медь…

Я вечность буду петь мгновеньем,

Ту вечность, чья улыбка – смерть.

167

Простите мне за образ грубый,

Кого тошнит от слова: слизь.

Как члены, вытянулись трубы,

Кирпичной кровью налились.

Сочатся плотью дымовою,

Как факелы труда, горят

И бешено гудками воют,

Когда распластана заря.

Поглубже негров из Бразилии

До мути звезд, до их кишки

Накрашенную высь пронзили

Чумазые материки.

168

Клубок чернильницы распутать

До кружев строк порой легко.

Сквозит, как женственная лютость,

Страниц застывших молоко.

Струями завивает соки.

Зовет, хохочет, разлеглась…

С пластинками зрачков широких

Заводит граммофоны глаз.

И в жар самец. Метелью кружит.

Метель не в силах побороть.

И через край пера наружу

Дымящегося слова плоть.

169

О ты, полярные края чьи

Белками спят под хвоей век,

Водою разума стоячей

Благословенный человек.

Тебе я ночи, а не маю.

И я не плачу, не смеюсь.

Миров я глыбы понимаю,

И как храпит я слышу Русь.

Но в это утро вся нагая,

Как луч, вселенная легка.

Сочится солнце, обжигая

Мне губы золотом соска.

И я смеюсь, дитя вселенной.

Смеюсь и плачу наяву.

Ее Марией и Еленой

В пещере ночи я зову.

170

Полно валандаться

Вам, облака.

Кистью голландца –

Нынче закат.

Звезды пульсируют

В каменном лбу.

Греют за сирую

Землю борьбу.

Шея разогнута,

Всё перебрал.

Сумрак до золота

Режет Рембрандт.

171

Сырые строки… Боком голым

Торчит немытый матерьял.

А тут мануфактурный голод,

И вечер лысый шапку снял.

С галерки «рыжего» кричали…

Жаровни глаз моих, – углей,

Не любит публика печали.

Зови на казни веселей.

Перо галопом бури мчится,

Ломает в строфы, поперек…

Из тряпок снежная страница,

Из снежных женщин тряпки строк.

172

Завянут кудри серебром,

Золой застынет каждый стебель,

Червонной кочергой на небе

И на земле последний гром.

В телесных зорях, в покрывалах

Был огненный души балет.

Зачем пера пернатый след, –

Ни черт не знает, ни Аллах…

У кленов золотая проседь,

Серебряная у людей.

Темницу вечности забросит

Цветами скуки скучный день.

173

Тишина железо точит.

Звезд застенок – небосвод.

В каждом ухе молоточек

Стремя знойное кует.

Завтра важно и сердито,

Меч креста омыв слюной,

Выйдет солнце-инквизитор

В камилавке золотой.

Сапогами огневыми

В огневые стремена,

Чтоб огнем Исуса вымыть,

Чтоб простором спеленать.

А потом под сводом вечным

С лунным колесом любви

Дыбой вытянется млечный,

И запляшет звездный Витт.

174

Миров неведомые части.

До скуки перегружен мир.

И путь прокладывает мастер

Между машин и меж людьми.

В зеленом сумраке усталый

Глядит в пылающую даль,

Там трупы скучные, как скалы,

Там мертвая, как мрамор, сталь.

Их пламень мертвый неподвижен,

И без морщин небесный холст.

И пламень – мед, и ночка лижет

Златыми язычками звезд.

И мастер, оттого устал он

И плавит медом бытие,

И сам он стал материалом,

И путь сквозь сердце он свое.

А там иной, неуловимый

За низкими плетнями строк…

Там сказки ада – херувимы,

Тот путь неведомо широк.

175

Эти сочные звезды созрели,

Медом зорь налились, янтарем…

Скоро золотом их ожерелий

Мы подвалы поэтов набьем.

Постучатся ресницами к славе

Все, кто жаждой затишья больны.

Ночь калошами облак раздавит

Надоевший окурок луны.

Позовет нас проснувшийся хаос,

Будет космоса рвать он печать.

Будет ветер глухой, задыхаясь,

На последнюю астру ворчать.

В эту ночь на тебе заиграю,

Всю тебя я сыграю огнем.

Улыбнувшись надзвездному краю,

В эту ночь мы на землю нырнем.

176

Нервный ветер у ворот

На кого-то рвет и мечет.

Замечтался юный вечер,

Ловит звезды лунный рот.