Зазвездный зов - [13]

И жить, быть может, не однажды

И проливать восторг окрест.

И бродит ножками мурашек

Творенья ледяная дрожь,

И желтый труп заката страшен,

И тела нет, а сердце сплошь.

И беспощаден сумрак синий

И нежно гладит топором.

И звезд следы песком пустыни

Метет рассвета нежный гром.

136

Под ветер, целующий сажу,

Под вьюгу в вершинах мансард

Художники радугой вяжут

Искусства раскидистый сад.

Под корень копают глазами,

Хватают за шеи ветвей.

Мазками последними замер

Творенья лихой соловей.

А ногти и лысины с лаком

Дымят в магазинах внизу.

Мир золотом вещи оплакал,

Но мастер шлифует слезу.

137

На виселицах фонарей

Огни задрыгают… Бодрей

С упругою, как ветер, страстью

Натянет лунный лук мой вечер

Над приготовившимся к счастью

Упругим полом человечьим.

Белки забегают, поищут,

Зрачки залают злей и звонче

На обнаженный рай пророка…

А там к закатному побоищу,

Крестясь созвездьями широко,

С благословеньем духовенство ночи.

138

Не на белых слонах чистой крови,

Не на черных китах над водой,

Мир дрожит на лазурной корове,

На корове Корана святой.

Стал быком он, конечно, при этом…

Как арена пустыни – тоска.

Буду я матадором, поэтом,

Шпагой песни вопьюся в быка.

139

Надоели нам цветы.

Не дождемся ждем плодов все.

Перед жатвой красоты

Не желаем видеть вовсе.

И приходит осень в сад,

Декольте листвы – плодами.

Тихо астрами он рад

Ей, своей прекрасной даме.

А она спаленных жниц

Там в затонах васильковых

Заставляет падать ниц,

Как перед луной в альковах.

И, когда мы о косе

Запоем в снопах, в постели, –

Узнаем мы, что мы все

Не плодов – цветов хотели…

140

На солнце языки всегда,

Всегда руками дирижера…

Земля, до рвоты лавой скоро

Валяй симфонию труда!..

Волнами звуков по струнам

Пляшите, мускулы, по нервам.

И стало мясо сладко нам

С тех пор, как звук железом прерван.

Как уши, разверзайтесь, рты,

Глотайте звуки, что застыли.

А устриц скользких, как мечты, –

Живьем – под смех и звон бутылей.

141

Гребите жабрами, барахтайтесь

В утробе времени, миры…

О, ночь, в твоем мягчайшем бархате

Поэта жесткие дары.

Сухими ветками протянута

Строфа последняя, быть может…

И та единая моя – не та,

Прекраснейшая в мире ложь.

Восходов и закатов клочья

Теперь листы. Я в них влюблен.

Цепами ветра обмолочен

В Сокольниках последний клен.

142

Упадок, возрожденье снова

И вновь упадок золотой.

Как метеор катится слово,

И дышит радуга бедой.

На клумбах ярусов, балконов

Голов качаются цветы.

И лишь тиха в партере сонном,

Трава некошеная, ты.

И новь вчерашняя сегодня,

Как лошадь старая, дряхла.

И вновь смеется жизни сводня,

И десны золотые – мгла.

И в час, когда мне муза светит,

Уж чует острое перо,

Что где-то на дворе там ветер

Орет во всю гортань: старо.

А вы там – не в священном трепете, –

Шумите на дорогах всех,

До рукопашной ссорьтесь, требуйте,

За то, что жизнь – борьба и смех.

143

Как одеяло над Москвою

Звездами стеганная синь.

И ржавые трамваи воют.

И ветерок в ушах басит.

И переулок злей и глуше,

Зарылся в сумраке сыром.

И в пасти желтые пивушек

Глотками падает народ.

И скрипкой стройной и лукавой

Раздавленная ночь визжит.

А где-то падает на травы

Роса с Микуловой вожжи.

И где-то в том же белом свете

Сошник луны в кустах увяз.

И Селяниновичем ветер

Его вытаскивает враз.

144

Куда твои мне струны спрятать,

Какой укрыть, убить фатой?

Рыдает в гимне юном святость

Греха слезою золотой.

Не я последний и не первый

Хочу забыть, порвать, уйти…

Но ты для струн живые нервы

Взяла вот здесь, в моей груди.

И что же делать, поневоле

Я на решетке струн пою.

И всюду синь, заря и поле,

И ветер всем про грусть свою…

145

Есть черные слепцы глухие,

Не чующие клекот слов.

И не для них поет стихия,

И сумрак звездный им не нов.

Как рыб, пестреющие тряпки

На берегах удят витрин.

И ни одним созвездьем зябким

Их не стегнет палач зари.

И вечный, вечно непроглядный

Сосет их веки черный яд.

И не для них миров гирлянды

В колоннах синей мглы горят.

Их ненавидеть, – слишком это

И благородно, и не то.

Есть меч иной в очах поэта.

Из отвращенья вылит он.

146

В мыле снега конь земной.

День гусаром слез у рощи.

Трубку-месяц он звездой

Раскурил и брови сморщил.

Это я к тебе приехал,

Расфуфыренная мгла,

Чтоб звездами капли смеха

Ты в зрачки мои влила.

Конь мой фыркает метелью,

Ржет столбами всех дорог..

Дай безумие веселью,

Замети ухабы строк.

147

Огонь, как женщин, струны трогал.

И в девственных степях прелюдий

Жирафами столетий – дым.

И с Мефистофелем и с богом

Писали договоры люди

Чернилом крови золотым.

В глубоком сердце, как в подвале,

Вино седело и струю –

Сквозь пробку черепа зловеще.

И дух – за молодость вторую,

И первородство продавали

За красные живые щи.

Как меч в ножны, в веках соитье.

И кровь по лезвию стекала,

Иная, белая, слюна

Того огня, что хмель похитил

Хлопушкой звучного бокала

В стекле небесного окна.

148

Бродит шагами большими,

Кружит, и гонит, и бьет…

Ветер с листвою – шимми,

Ветер с листвою – фокстрот.

Ночку трясет, как осину.

Звезды листвою в траву…

Вот, когда песню я выну,

Бурею слов зареву.

Лезвие строчек негладко,

Полон зазубрин металл.

Если засел под лопаткой,

Значит, пиши, что пропал.