Зависимость - [35]

Однажды в первой половине дня, сразу после завтрака, ко мне заходит доктор Борберг. Нам нужно серьезно поговорить, произносит он и садится. Я располагаюсь на краю кровати и с нетерпением смотрю на него. Я объявляю, что выздоровела и очень счастлива. Тогда он объясняет, что я иду на поправку физически, но это только начало. Сейчас наступает процесс стабилизации: он длится дольше всего. Мне нужно научиться справляться с обнаженной неприукрашенной действительностью, и постепенно из моей головы исчезнут все воспоминания о петидине. Легко, говорит он, чувствовать себя здоровой и счастливой в этой защищенной больничной палате, но дома вы столкнетесь с испытаниями — от этого никуда не деться, — а с ними вернутся и искушения. Я не знаю, признается он, когда выздоровеет ваш муж — если он вообще когда-либо выздоровеет, но вам не следует с ним видеться, что бы ни случилось, и мы постараемся, чтобы он вас не нашел. Он спрашивает меня, обращалась ли я когда-нибудь к другим врачам, и я отрицаю. Он интересуется, давал ли Карл мне что-нибудь кроме петидина, и я называю бутальгин. Он настолько же опасен, предупреждает доктор, вам больше нельзя его принимать. Я обещаю навсегда воздержаться от подобных препаратов до конца жизни — мне не забыть жутких страданий, через которые пришлось пройти. Забудете, серьезно отвечает он, вы быстро о них забудете. Если вы снова столкнетесь с подобным искушением, вам покажется, что это не навредит. Покажется, что всё под контролем, и, не успев моргнуть глазом, вы снова угодите в ловушку. Я беззаботно смеюсь: не слишком-то хорошего вы обо мне мнения. У нас хватает печального опыта с наркоманами, серьезно отвечает он, лишь одному из сотни удается полностью выздороветь. Он улыбается и дружески хлопает меня по плечу. Иногда я уверен, что вы и есть та одна-единственная — ваш случай особенный, и, по сравнению с другими, вам есть зачем жить дальше. Перед уходом он разрешает мне передвигаться по территории больницы — теперь час в день я могу одна гулять на участке.

Время идет, и я чувствую себя как дома в отделении и на красивой больничной территории, где иногда на прогулке болтаю с другими пациентами. Я так привязываюсь к персоналу, что отказываюсь от предложения перевестись в более комфортное отделение. Яббе приносит печатную машинку и одежду, которая находится в плачевном состоянии — ведь я годами ничего себе не покупала. Она приносит деньги, и однажды мне позволяют отправиться одной в центр города Вордингборга, чтобы купить зимнее пальто. Всё, что у меня осталось, еще со времен Эббе, — это старый тонкий плащ. В город я собираюсь в конце дня. Уже начинает смеркаться, несколько тусклых звезд зажигаются на небе, и их затмевает городское освещение. Я ощущаю себя спокойной и счастливой, и мысли обращены, как обычно в этот период, к Эббе. Я размышляю над словами Хэлле: мама, почему вы с папой снова не поженитесь? Я несколько раз садилась писать ему, но каждый раз письма отправлялись в корзину с мусором. Я причинила ему так много ненужного горя, и он никогда не сможет понять причины.

Купив пальто и сразу же надев его, я возвращаюсь по главной улице, не останавливаясь перед магазинами. Хочется есть — я с нетерпением жду ужина. Мое внимание неожиданно захватывает хорошо освещенная витрина. От контейнера с ртутью, от пробирок с кристаллами исходит приглушенное сияние. Я долго стою перед стеклом — вожделение к маленьким белым таблеткам, которые так легко достать, закипает во мне, словно темная жижа. Я стою и с ужасом осознаю, что это вожделение засело во мне словно гниль в дереве или эмбрион, растущий и живущий своей собственной жизнью, даже если ты не хочешь быть к нему причастной. Нехотя я отрываюсь от витрины и плетусь обратно. Сильный ветер сдувает мои длинные волосы прямо в лицо, и я с раздражением отбрасываю их в сторону. Я вспоминаю слова Борберга: если вы снова столкнетесь с подобным искушением… Дома я беру бумагу для печатной машинки и неподвижно смотрю на нее. До чего же легко вырезать и выписать рецепт на бутальгин, сходить в аптеку и купить. Тогда я вспоминаю, сколько в клинике сделали для того, чтобы я поправилась, как искренне разделяли мою радость от выздоровления, и понимаю, что не могу с ними так поступить. Не могу, пока нахожусь здесь. Я отправляюсь в ванную и, набравшись смелости, смотрюсь в зеркало. Я не делала этого с того дня, как пришла в ужас от своего вида. Я улыбаюсь себе и трогаю круглые ровные щеки. Ясные глаза и блестящие волосы. Мне не дашь и на день старше, чем на самом деле. Но когда я ложусь в кровать и получаю свою дозу хлораля, то долго ворочаюсь и передо мной всплывает витрина аптеки. Я вспоминаю, как хорошо работалось на бутальгине — всего лишь нужно не переборщить с дозой. Ничего не случится, если время от времени принимать немного, главное — чтобы бутальгин не взял надо мной верх. Но вдруг я вспоминаю все бесконечные страдания во время реабилитации и решаю: нет, ни за что в жизни. На следующий день пишу Эббе и приглашаю навестить меня. Ответ приходит через несколько дней. Он признается, что, если бы я позвала его несколько месяцев назад, он бы примчался, но теперь он встретил девушку и всё наладилось. Нельзя, пишет он, бросить человека и найти его через пять лет на том же месте.