Зависимость - [27]
3
Врач оперировать отказывается. После рентгена мы с Карлом мчимся к нему на новеньком мотоцикле. Карл со шлемом в руках и в кожаной куртке — она топорщится сзади утиным хвостом — пристально рассматривает рядом с Фальбе Хансеном снимки на свет. Всё в порядке, комментирует Фальбе Хансен. Я подхожу к Карлу, и во время разговора с врачом он смотрит на меня с холодным выражением серых глаз. Что касается болей, то они могут носить ревматический характер, и с этим ничего не поделать. Обычно они проходят сами по себе. Тогда Карл говорит о костях, молоточке, наковальне, стремени и бог знает о чем еще, пока я ощущаю, как надо мной сгущаются тучи: врач уличает меня во лжи. Фальбе Хансен заметно к нам охладевает. Вам не найти никого, кто возьмется оперировать, заявляет он и усаживается за свой письменный стол с отстраненным лицом. Ухо здоровое — здоровее не бывает. Я его почистил, и вашей жене больше приходить сюда не следует.
Не расстраивайся, кротко успокаивает меня Карл, пока мы идем по территории больницы Блегдам. Если боли не прекратятся, мы обязательно найдем кого-нибудь, кто возьмется за операцию. Возможно, прием всё же произвел на него некоторое впечатление. Дома он говорит: я выпишу тебе рецепт на таблетки бутальгина[24]. Это сильное обезболивающее, так ты не будешь зависеть от того, дома я или нет. Рецепт он выписывает на бумаге для печатной машинки и осторожно обрезает по краям. Карл с улыбкой любуется своей работой: немного похоже на подделку, замечает он, если решат проверить, можешь просто дать мой институтский номер. Почему на подделку? — интересуюсь я. Как будто ты сама его выписала, смеется он, настоящие наркоманы таким промышляют. Он часто использует выражение «настоящие наркоманы», противопоставляя их мне. Я вспоминаю, что лишь однажды видела настоящую наркоманку и рассказываю о дне, когда по приемной металась сильно взбудораженная женщина с просьбой пропустить ее к Аборт-Лауритцу без очереди. Немного погодя, продолжаю я рассказ, она вышла полностью преображенная: разговорчивая, жизнерадостная, с блестящими глазами. Да, отзывается Карл задумчиво, должно быть, она настоящая наркоманка. Оставшись одна, я разглядываю рецепт внимательнее и думаю, что его и правда мог выписать кто угодно. Отправляюсь в аптеку за таблетками и, вернувшись, принимаю сразу две, чтобы проверить их действие: может, они избавят меня от тошноты при беременности. Суббота, время послеобеденное. Лизе освобождается пораньше и забегает к нам за Кимом, который почти каждый день играет с Хэлле. После ее вопроса о странности Карла мы с Лизой друг к другу остыли. Но сейчас я прошу ее немного задержаться, чтобы посидеть, как в старые времена. Я чувствую себя счастливой, любезной, в хорошем настроении. Лизе признается: она рада, что ко мне вернулась бодрость духа. Это всё от того, что я снова пишу — единственное, что хоть что-то для меня значит, объясняю я. Готовлю для нас кофе и, пока мы пьем, расспрашиваю о ее делах, чувствуя вину из-за того, что так давно ими не интересовалась. Не очень хорошо, отвечает она, женатый мужчина — это куча дерьма, но тем не менее отпустить его я не могу. Оле на почве ревности заработал себе невроз и обратился к психоаналитику по имени Сакс Якобсен, с которой, по мнению Лизе, не всё в порядке. В прошлое воскресенье из-за внезапной болезни ребенка Лизе не смогла купить булочек к кофе, что вызвало у Оле сильный приступ. На следующий день фру Якобсен позвонила Лизе в офис. Она оказалась немкой. Но ведь мужчине doch[25] полагаются его теплые булочки, заявила она. Мы обе над этим долго смеемся, и наша прежняя симпатия друг к другу снова крепнет. Мне вдруг хочется довериться ей и рассказать об озабоченности Карла моим ухом и его идефиксе о необходимости операции. Это ужасно, произносит она в явном страхе, не позволяй это сделать, Тове, от такой операции ты оглохнешь. С моей тетей так и произошло. К тому же до знакомства с Карлом уши у тебя не болели. Нет, но теперь побаливают. Неожиданно я вспоминаю о важном письме, которое Карл получил несколько дней назад. Оно от девушки из Скельскёра: через месяц она должна родить от него ребенка и долго не писала лишь оттого, что принимала плод за опухоль. Ребенка отдадут на усыновление из уважения к добропорядочной семье девушки. Карл предлагает забрать младенца к себе, на что я отчасти уже согласилась — неважно, одним ребенком больше или меньше. Кроме того, если я усыновлю его ребенка, ему будет сложно меня бросить, но об этом Лизе я не говорю. Хорошая идея, одобряет Лизе, у которой, как и у Нади, есть склонность спасать людей, помогать им и взваливать на себя их ношу. Места в вашем новом доме хватит. Так и поступлю, отвечаю я, словно речь идет о прогулке. Карл обещал найти домработницу. Я ведь не могу и писать, и присматривать за тремя детьми. Лизе находит это разумным. Так для тебя будут готовить, произносит она и задумчиво постукивает по верхним зубам указательным пальцем, тебе это необходимо — ты очень похудела.
Она забирает Кима из сада и поднимается к себе. В ванной я принимаю еще две таблетки и сажусь писать — впервые за долгое время слова легко выходят из-под моей руки. Совсем как в старые времена, я забываю обо всем вокруг, даже о причине моего блаженства, которая хранится в склянке в ванной.
Тове знает, что она неудачница и ее детство сделали совсем для другой девочки, которой оно пришлось бы в самый раз. Она очарована своей рыжеволосой подругой Рут, живущей по соседству и знающей все секреты мира взрослых. Но Тове никогда по-настоящему не рассказывает о себе ни ей, ни кому-либо еще, потому что другие не выносят «песен в моем сердце и гирлянд слов в моей душе». Она знает, что у нее есть призвание и что однажды ей неизбежно придется покинуть узкую улицу своего детства.«Детство» – первая часть «копенгагенской трилогии», читающаяся как самостоятельный роман воспитания.
Тове приходится рано оставить учебу, чтобы начать себя обеспечивать. Одна низкооплачиваемая работа сменяет другую. Ее юность — «не более чем простой изъян и помеха», и, как и прежде, Тове жаждет поэзии, любви и настоящей жизни. Пока Европа погружается в войну, она сталкивается со вздорными начальниками, ходит на танцы с новой подругой, снимает свою первую комнату, пишет «настоящие, зрелые» стихи и остается полной решимости в своем стремлении к независимости и поэтическому признанию.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.