Записки старшеклассницы - [23]
Я всю ночь не спала после этого, а когда он потом меня вызвал, поднялась и вежливо сказала, что ему отвечать не буду. Конечно, получила «два» снова. Потом я отказалась писать контрольную — еще «два», отказалась вновь устно отвечать. Короче, он довел дело до пяти двоек, пока не заметил, что поставил себя в дурацкое положение. Ведь в первом полугодии у меня и по алгебре и по геометрии были пятерки.
Он предложил мне поговорить после уроков, но я отказалась беседовать с учителем, который меня оскорбил. Икона вызвала отца; дома на меня орали, а я упрямилась. Почему я должна спускать хамство?
И наконец он в классе признал, что был неправ в своей формулировке, но подсказывать вредно, и ту первую двойку вычеркнул. И тогда я сдала всю математику ему на «пять».
Конечно, отношения наши не улучшились, но я доказала, что не позволю себя унижать. Удивила меня только реакция Мар-Влады. Она сказала, что моя победа подлая, что воевала я беспроигрышно, зная, как ругают учителей за двойки. Но если меня бьют по одной щеке — подставить другую? Не согласна. За все надо давать сдачу — и точка!
Поэтому в девятом классе я попросила Владимира Ивановича обращаться ко мне на «вы» после того, как стукнуло мне шестнадцать. Он зашипел и помчался жаловаться Иконе, а Димка меня поддержал. Он считает, что если учителя требуют к себе уважения, они и с нами должны обращаться как с нормальными людьми, а не как со щенками, которых можно тыкать носом в песочек…
Он сразу мой характер разгадал, вызвал, я случайно на «пять» ответила. А потом вызвал — я запиналась, но прилично, на тройку, а он вкатил мне «два» и сказал, что ему скучно слушать такое беспомощное бормотание. И не вызвал больше, а потом предложил «пять» в четверти, если я безнадежного двоечника подготовлю на «пять».
Я пристала к Грише, но он сопротивлялся, сказал: «С тобой заниматься — себе дороже, покоя не будет». Тогда я ухватила Маришкину — редкостную дубину, толстую и плаксивую. Я не давала ей передышки: заходила домой, провожала из школы и в школу — все тренировала на каверзных вопросах. У мамы в библиотеке я гору книг по физике прочла: и сборники задач, и для поступающих в вузы, и Перельмана. У Маришкиной судороги делались при моем приближении, но все-таки через месяц она получила у Николая Степановича «четыре». Мать даже пришла в школу меня благодарить, а потом с Маришкиной передала домашний пирог с вишнями, вкуснотищи сказочной.
И хотя на «пять» я ее не подготовила — она только раз получила пятерку за контрольную, — Николай Степанович не оказался формалистом. Он сказал, что в некоторых случаях такая четверка — подвиг репетитора, и выставил в четверти «пять».
Девочки его не выносят: он их дразнит, особенно если кто-то придет в локонах. Такую обязательно спросит: «Что у вас внутри, под этим роскошным волосяным покровом?» И еще он не переваривает кокеток и сплетниц, с ними он беспощаден. И вот сегодня на уроке он, кажется, отучил Татку от обмороков. Она отвечала у доски, а на пальцах — свежий маникюр и ногти длинные-длинные.
Он съехидничал:
— Не жалко такие ручки мелом пачкать?
Она сбилась, стерла написанное.
— Вам коготки не мешают? — спрашивает.
Потом нос к доске сунул, вздохнул:
— Из-за таких учениц наша доска вся исцарапана, точно с кошкой дралась… А что вы можете делать такими ручками, кроме того, что подносить ложку ко рту?
Татка подняла на него свои огромные глаза и стала старательно их наполнять слезами, у нее это выходило как у настоящей актрисы. Если бы только за это давали звания, она бы вполне народную заслужила.
— Вы со мной решили в гляделки играть? — спрашивает Николай Степанович. — Но я уже староват для этого занятия, советую тренироваться на юных усачах…
И на Сеньку кивает. У Сеньки и правда почти усы появились, он их все время покручивает, точно вытянуть хочет.
А Сенька ляпнул:
— Я не любитель воды.
Татка всерьез заревела. После Сороки она пыталась Сеньку покорить, всем о своих чувствах рассказывала, а он так хамит. Николаю Степановичу это надоело, он поставил двойку. А она и хлопнулась в обморок.
У нее это мастерски выходит, мягко так, никогда никаких синяков, но все пугаются. А Николай Степанович поднял руку, помахал на нас, чтобы никто не вскакивал с места, потом подошел к раковине, набрал в кувшин воды и вылил на нее.
Что тут было! Она вскочила с таким криком, точно он ее ошпарил. Девчонки орали от сочувствия, а он добавил:
— За сорванный урок я этой красавице ничего не ставлю, просто все сегодня останетесь после пятого урока, и займемся физикой вновь.
На перемене девчонки хотели писать жалобу директору, их особенно разозлило, что он их «воспитывает».
