Записки старшеклассницы - [22]
А в это лето мы были у них на даче. И вдруг Олег точно проснулся. Стал учить меня кататься на велосипеде, прыгнул со второго этажа, когда я съехидничала, что в наше время никто ради «дамы сердца» не совершает безумных поступков, даже читал стихи мне вслух…
Но говорить мне было с ним скучно, хотя все взрослые женщины считают его красавцем. У него греческий нос, черные сросшиеся брови, синие глаза, прекрасный румянец, и вообще он такой ухоженный у своей мамы, как клумба у хорошего садовника. Он посвятил себя генетике, потому что сегодня это модная профессия, и через каждое слово своего профессора поминает, прилип к нему, как клещ, с первого курса и стал «другом дома».
Каждая наша встреча теперь кончается ссорой. Он говорит, что жизнь надо рассчитывать на три шахматных хода вперед, что сегодня быть идеалистом — быть дураком. И в результате этот целеустремленный умник у профессора на побегушках. Носит им картошку с рынка, чинит пылесос, достает редкие книжки, а тот его устроил в реферативный журнал. Олег выступал с докладом в студенческом научном обществе, он уже получает у профессора деньги на кафедре как пол-лаборанта.
Мое возмущение он встречает смехом.
— Путь к науке имеет свою последовательность и свою постепенность. Лучше быть персональным стипендиатом, чем получать гроши на общих основаниях.
Конечно, он много работает, он сверхтрудолюбивый. Когда у него какие-то мыши подохли, чуть с ума не сошел, но зачем пробиваться в жизни такими методами?
По-моему, так могут вести себя только люди, которые в душе знают себе цену, знают, что они менее талантливые, чем другие, а жить хотят с удобствами; вот и крутятся, чтобы «тропочку» в науку протоптать. Но кому нужна такая наука и такие ученые?
Олег только о себе думает, он типичный эгоист. Когда его мать заболела вирусным гриппом, а профессору надо было срочно выбивать ковры, он мать бросил и поехал работать «прислугой». А взрослые его оправдывают, даже мама мне его в пример ставит: он, мол, знает, чего хочет, он многого в жизни добьется, его жена всегда будет вращаться в самом научном обществе. Мама считает, что я не способна на волевое усилие, что я трачу время на чепуху, что из меня ничего толкового в жизни не выйдет и что нет разницы между его отношением с профессором и моим с Мар-Владой.
Но ведь мне от Мар-Влады нет практической пользы, она только ко мне придирается на уроках — она с «любимчиков» всегда требует больше, — а Олег на своем профессоре карьеру строит. Тот ему уже предложил тему диссертации. И я подозреваю, что и напишет за него. Олег двух слов на бумаге связать не может, сам же говорил, что самое для него страшное в школе было писать сочинения…
А я маму вспомнила, чем-то они очень похожи. Мама всегда смеется над обывателями, если они смешно говорят или смешно одеты, а скажи, что ее взгляды на жизнь обывательские, — обидится. Икона, может, и думает о моей пользе, но такие беседы ничего, кроме вреда, принести не могут.
И я ответила ей, что не могу переносить грубости от взрослых, и что если я взрослая, пусть и обращаются со мной как со взрослой, без унижений, и если ей на меня пожаловался Владимир Иванович, то пусть сначала со мной на «вы» говорит, а потом ябедничает. Икона усмехнулась, но не стала этого отрицать, а потом пожурила за слишком горячее отношение к общественной работе. Сказала, что моя газета — из серии необязательных дел, посоветовала понимать, что главное и в школе и в моей жизни — учеба, это определит мое будущее. Ну, я и ляпнула, что говорить такое наедине с ученицей — ханжество, ведь в классе она всегда напоминает о нашем комсомольском долге, когда надо идти собирать металлолом. Она обиделась, назвала меня чудовищно неблагодарной, сказала, что умывает руки, даже если мне на педсовете снизят отметку по поведению.
А я сказала, что пусть снижают, лишь бы мое человеческое достоинство не страдало. Тогда она демонстративно засмеялась, обозвала меня «предельно инфантильной особой» и сказала, как мама, что у меня болезнь воли, отсюда я часто впадаю в амбицию.
И вот я все думаю: неужели это правда? Но я могу терпеть боль, я запросто переношу высокую температуру, я не реву на людях… Правда, если у меня есть интересная книга, пока не дочитаю, ничего делать не буду, даже если контрольная на носу. Однако, когда задето мое самолюбие, могу выучить любой предмет с блеском, назло учителю.
В прошлом году начался мой конфликт с Владимиром Ивановичем. Он все время ко мне цеплялся, утверждая, что я много болтаю на уроках. И однажды, когда я подсказала Сеньке, тонувшему возле доски, сказал, что подсказала я неправильно, что я провокатор. И ему поставил «четыре», а мне «два».
