Записки бродячего врача - [68]
О чем любят рассказывать врачи? Врачи любят рассказывать о своих успехах.
Вот врач, только что окончивший университет, приезжает на дровнях в относительно недалекую, всего пятьдесят верст от железной дороги, деревню и начинает спасать жизни направо и налево. Трахеотомии, ампутации… и все так успешно… Старые заскорузлосердые фельдшера проливают скупые слезы просто рекой… Читаешь – оторваться не можешь.
Но ничто так не скрашивает многотрудного существования врача, как вид и обсуждение чужих ошибок.
Особое удовольствие приносит работа патологоанатома, когда чужие ошибки видишь каждый день. Поэтому патологоанатомы славятся своим незлобивым характером. Но и простым терапевтам или хирургам тоже этой радости перепадает.
Представители смежных специальностей являются законной добычей.
Старинная хохма о том, что такое исследование с двойным слепым контролем (это когда два ортопеда смотрят на электрокардиограмму), родилась в терапевтическом отделении.
Не менее старый афоризм о том, что терапевты много знают, но мало могут, а вот хирурги знают мало, а могут как раз много, происходит из хирургической дежурки.
Ну и повседневное обсуждение того, как эти козлы хирурги пропустили абсцесс в брюхе (а вот мы его нашли почти сразу), а эти козлы терапевты неделю лечили пневмонию, а у больного оказался калькулезный холецистит, который надо было резать…
Узкие специалисты доставляют удовольствие врачам общего профиля (генералистам) неспособностью сделать даже простые вещи за пределами своей компетенции (кардиолог не может грамотно назначить инсулин), а генералисты в свою очередь радуют специалистов непониманием хоть и специальных, но достаточно элементарных вещей (терапевт не замечает такого очевидного зубца J на электрокардиограмме).
Жизнь врача все-таки не лишена своих маленьких радостей. Не будем омрачать ее мыслями о собственных ошибках.
Каллиграфия
Once upon a time…
Давно уже тому назад в одной далекой стране некая старушка попала в больницу из-за серьезного сердечного заболевания. Ну, отек легких ей вылечили, она стала поправляться, и незадолго до выписки младший доктор назначил ей сердечное лекарство под названием Tram-pam-pin. Было это еще до введения электронных историй болезни (которые все сейчас ругают). Писал доктор, согласно докторскому обыкновению, как курица лапой, и медсестра, просматривая назначения, прочла название лекарства как Tram-pam-pol (средство от диабета), тем более что дозы были такие же.
Обычно медсестры любят макать докторов носом в лужу, но тут что-то не сработало, и старушку, у которой никакого диабета не было, стали кормить трам-пам-полом. Еще через день ее отправили домой, и тот самый доктор, умный, внимательный и очень грамотный мальчик, вконец задолбанный недосыпом и бесконечными дежурствами, переписывая лекарства из медсестринской карты в выписные инструкции, тоже не врубился и выдал рецепт на Tram-pam-pol…
Врачебный почерк со всей его уродливостью – явление транскультурное и вневременное.
В 1982 году мы, несколько врачей в маленькой больнице под Баку, пытались прочесть недельной давности запись своего коллеги, но тщетно. В конце концов мы обратились к самому автору, но и он потерпел позорное фиаско. За мной самим тянется длинный хвост криптограмм на русском, иврите и английском.
Компьютеризация не ликвидировала эту проблему, а лишь заменила другой. Если раньше врач самостоятельно создавал полностью относящуюся к делу, но не поддающуюся расшифровке запись строк в пятнадцать, то теперь компьютерная система поддержки выбрасывает семь страниц легко читаемого текста, где девяносто восемь процентов посвящено подстиланию соломки на случай чего, а попытки разрыть эту навозную кучу в поисках жемчужного зерна приводят лишь к обострению ощущения краткотечности жизни (vita brevis, ars longa) и тщеты бытия вообще. Так что в результате все равно швыряешь компьютер об стенку и звонишь коллеге с просьбой рассказать своими словами…
…Дома старушка ревностно принимала лекарства, выписанные умными докторами; вскоре сахар в крови таки упал, ее привезли обратно в приемное, опять спасли и положили к нам в отделение. Старушка лежит на койке, довольная полученным лечением, младший доктор рвет на себе волосы и думает о смене карьеры, а родственники больной рыщут по госпиталю и громогласно жаждут крови (с полным на то правом, заметьте себе). Заместитель заведующего отделением, известный своей страстью к провозглашению непреложных истин, уже начинает сотрясать воздух сентенциями о дальнейшем улучшении медицинского обслуживания, о недопустимости и суровой ответственности, но ничего сам не делает.
И тут меня вызывает сам заведующий отделением профессор Ф.
По некоторым людям сразу видно, какого поколения процессор у них в голове. У одного в голове последний «Мак», и ты не успеваешь дойти до середины вопроса, как тебе выдается ответ, и даже не один. У другого в голове «Железный Феликс» (для сопливой молодежи: был такой механический калькулятор-арифмометр, напоминавший пишущую машинку «Ундервуд» из фильма «Ленин в Смольном» и приводившийся в действие кручением ручки сбоку). Скажешь такому человеку что-нибудь – начинается в ответ натужное скрежетание зубчатых колесиков, и очень хочется покрутить какую-нибудь ручку или капнуть масла, чтобы ускорить этот мучительный процесс.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.