Записки бродячего врача - [69]
Впрочем, сразу оговорюсь, быстродействие совершенно необязательно означает правильность ответов и адекватность реакций. И наоборот.
У моего босса в голове был процессор все-таки электронный, хотя и не очень новый; наверно, первый «Пентиум». Прежде чем что-либо сказать, он замирал на полторы секунды со взором, обращенным за правое плечо собеседника, и было отчетливо видно, как электрический импульс бежит по платам и синапсам. Результат был безукоризненно логичен, жесткий диск его был загружен неимоверным количеством информации, и в медицинских вопросах босс не ошибался никогда. Правда, эмоциональный уровень, а также (как мне казалось до того) заинтересованность в судьбах сотрудников соответствовали тому же «Пентиуму».
Так вот, вызывает меня завотделением и ставит почетную задачу разобраться в ситуации: младшему врачу вдуть как следует, а семье потерпевшей – наоборот. Я осторожно спросил, в каком ключе мне следует разговаривать с семьей, босс ответствовал: «Надо подчеркнуть положительные аспекты случившегося». И я пошел, судорожно стараясь обнаружить хоть какой-то положительный аспект… Ну разве что не удалось нам ухлопать старушку совсем насмерть…
Разговор с младшим врачом получился короткий, поскольку все, что я мог ему сказать, он уже сам себе высказал; так что я велел ему утереть сопли, идти работать и не попадаться на глаза вообще никому пару дней.
У меня есть теория, что ошибки (желательно нелетальные) совершенно незаменимы в процессе созревания врача. Никакие умные книги, никакие блестящие лекции или разносы от начальства не сравнятся по своему педагогическому воздействию с волнами холодного пота, прошибающего тебя при осознании того, каких дров ты наломал.
Беседа с родственниками старушки не относится к числу моих любимых воспоминаний. Я выслушал много отвратительно справедливых слов про медицину вообще, про врачей в этой отдельно взятой стране и про наше отделение в частности. Но люди они были, в общем, мягкосердечные, пороху в них хватило всего минут на сорок, и на этом дело было закрыто без последующих экзекуций.
И надо сказать, почерк у всех моих коллег в отделении чудесным образом сразу улучшился. На некоторое время.
Инерция мышления
Пациент № 1
В кабинет врача входит пожилой человек с палочкой и осторожно присаживается на стул, предназначенный для пациентов.
Доктор (лихорадочно что-то дописывает):
– Здравствуйте, Алексей Васильевич… Как вы себя чувствуете?
Пациент:
– Доктор, говорите громче, я плохо слышу…
Доктор после двух попыток говорить погромче набирает полную грудь воздуха и начинает кричать. Теперь все в порядке.
Пациент № 2
В кабинет врача входит старый человек и осторожно присаживается на стул, предназначенный для пациентов.
Доктор (роется в карманах в поисках пишущей ручки):
– Здравствуйте, Галимзян Закуанович… Как вы себя чувствуете?
Пациент:
– Доктор, говорите погромче, я плохо слышу…
Доктор после попытки говорить погромче набирает полную грудь воздуха и начинает кричать. Теперь полный ажур…
Пациент № 6
В кабинет врача входит очень старый человек и осторожно присаживается на стул, предназначенный для пациентов.
Слегка охрипший к этому времени доктор делает глубокий вздох и начинает кричать.
Пациент:
– Доктор, а что это вы так кричите?! Я же не глухой!
Немая сцена.
Макиавелли
В полседьмого вечера, когда мой рабочий день еще не кончился, а персонал уже начал подбивать бабки за день и передавать больных ночной смене, звонит медсестра из блока интенсивной терапии и говорит:
– Док, тут я прошлась по истории болезни, и оказалось, что вот кардиолог сегодня рекомендовал сделать то-то и то-то, а вы никаких назначений не дали. Не хочется ли вам таки назначить то-то и то-то и заодно сделать что-нибудь для давления и калия (следует полный список того, чего мне необходимо захотеть сделать)?
И по тону, которым это все сказано, становится совершенно ясно, что в том случае, если мне по злому умыслу не захочется назначить то-то и то-то, меня незамедлительно отконвоируют на холодный двор, поставят к кирпичной стенке и выведут в расход старым конармейским способом без длинных процедур.
Ох, не люблю я этот тон.
Но, с другой стороны, следует помнить, что медсестры блоков интенсивной терапии и реанимации – это специально выведенные элитные войска, способные сделать довольно сложные вещи для тяжелого больного самостоятельно или держать его в живых, пока врач бежит с другого этажа, и поэтому не надо давать себе волю и демонстрировать наработанный долгими годами медицинской практики звериный оскал, а, наоборот, надо всячески поощрять инициативу и поддерживать иллюзию того, что они держат бразды…
Тут ситуация разветвляется.
Если на самом деле с давлением и калием надо что-то делать и кардиолог, если подумать, все-таки насоветовал не совершеннейшую чушь, а у меня просто руки не дотянулись воплотить эту нечушь в жизнь, то надо с предложениями согласиться, но при этом не создать впечатление, что меня слишком легко уговорить на что угодно.
Хорошо хоть, что у меня в голове процессор уже довольно устарелый и ответ на любой вопрос или предложение занимает две-три секунды, что, надеюсь, производит на окружающих впечатление напряженной работы мысли и внутренней борьбы хорошего с лучшим, а не наоборот.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.