Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма - [36]
Исключительно важную роль в нацистской идеологии играл оккультизм — одна из основ идеологизации смерти в гитлеровской Германии. Как подчеркивает Николас Гудрик-Кларк в книге «Оккультные корни нацизма», идеи венских ариософистов без больших изменений были включены в нацистскую доктрину, Нюрнбергское расовое законодательство 1930‐х годов, а также в нацистское видение «расово чистого» будущего[329]. Ариософисты провозглашали неизбежность немецкого «мирового порядка»[330]. Будучи уверены в том, что «низшие расы» устроили заговор против немцев и рейха, ариософисты организовывали различные тайные объединения, призванные возродить так называемое утраченное эзотерическое знание. В отличие от российских символистов и декадентов, не желавших иметь ничего общего с необразованными соотечественниками, ариософисты стремились объединить оккультизм с народным немецким национализмом и тогдашними расовыми теориями[331]. В центре этих оккультных практик стоял культ Вотана, главного бога древнегерманского языческого пантеона. Культ этот содержал в себе явно садистские и колдовские элементы:
В «Эдде» Вотана почитали как бога войны и повелителя мертвых героев, души которых обитали в Валгалле. В поэмах он представал в качестве кудесника и чародея. В текстах «Хавамал» и «Волуспа» описано, как Вотан совершал ритуальное самоистязание, дабы получить магическое знание природных таинств[332].
Несмотря на увлеченность нацистов оккультизмом, обрядами и культами, связанными со смертью, их преклонение перед готическим и средневековым символизмом, символы смерти не проникли в повседневную жизнь и не изображались на одежде или продуктах питания. Эмблема «Totenkopf» («Мертвая голова») появилась на военной форме «Stabswache» (впоследствии «СС»). Но даже этот символ не был нацистским изобретением: изображение черепа с перекрещенными костями украшало униформу гусарского полка, сформированного Фридрихом II в Пруссии. Вплоть до 1918 года эта эмблема использовалась в экипировке немецких подразделений; после перерыва она появилась вновь — с приходом к власти нацистов[333].
В отличие от нацистской верхушки, советские руководители никоим образом не могли себе позволить использовать термин «культ», вызывавший религиозные ассоциации. Официально советское общество считалось атеистическим, религия была практически под запретом. Многие храмы были разрушены или закрыты, священников репрессировали[334]. Но хотя оккультизм был запрещенной темой, советская пропаганда уделяла огромное внимание теме смерти и павшим. Большевики по-своему интерпретировали националистическую риторику, звучавшую в Европе в XIX веке, — теперь она была на службе идеологии «интернационализма». Они трактовали смерть как благородную жертву во имя рабочего класса, коммунистической партии, советского народа и так далее.
Очень скоро после революции 1917 года похороны большевистских лидеров превратились в мощный инструмент идеологической мобилизации. Еще в дореволюционный период большевики использовали похороны в пропагандистских целях; придя же к власти, они превратили этот обряд в орудие идейной обработки. Первые торжественные похороны солдат, павших в борьбе за большевизм, были организованы в 1918 году. На Красной площади в Москве был создан «революционный некрополь»[335]. В 1919 году во время похорон известного партийного лидера Якова Свердлова оформились основные элементы церемонии прощания с новыми вождями[336]. Исключительным похоронным ритуалом можно считать бальзамирование тела Ленина и выставление его напоказ в специально построенном мавзолее. Нина Тумаркин продемонстрировала, насколько важен был культ мумии Ленина для формирования советских обрядов, мифов и пропагандистских приемов[337]. Смерть и организация пышных похорон большевистских лидеров были в центре внимания политики компартии. Сталин поддерживал традицию проведения грандиозного траурного ритуала для политических противников, вероятно, им же самим устраненных на пике всенародной известности. Среди них — Михаил Фрунзе, Феликс Дзержинский, Серго Орджоникидзе, Сергей Киров и многие другие. После пышных похорон власти начинали создавать посмертный культ: умерший лидер провозглашался «символом нашего общего дела», его именем называли города, улицы и корабли. Свирепая риторика, направленная против «врагов народа», разжигание злобы и «классовой ненависти к чуждым элементам» — все это наряду с театрализованными похоронными ритуалами также способствовало созданию чувства единения и нагнетания истерии во время проводов «безвременно ушедшего лидера»
