Замок янтарной розы. Книга 2 - [43]

— Птенчик… держись за меня сама. Быстрее!

Не понимаю, что происходит, но в испуге цепляюсь за его шею как утопленник, и для верности всё-таки ещё и обвиваю ногами торс.

Ужасный Принц убирает руку с моей талии и хватается обеими ладонями за ванты над нами. С усилием подтягивается, перебирает руками — двигается по сети куда-то вправо.

Меня заливает паника и позднее осознание, что мы, кажется, только что едва не свалились. И стыд. Довыделывалась.

— П-прости… — шепчу непослушными губами, давя поступающие слёзы.

— Тише!..

Послушно замолкаю, всхлипывая, только прижимаюсь ещё ближе — всем телом, в смертельном ужасе. Воображение услужливо рисует, что только что могло произойти по моей глупости.

Мы снова спускаемся. Теперь — ужасно медленно, осторожно, и кажется, Генрих тщательно нащупывает каждую верёвочную «ступеньку», прежде чем поставить на неё ногу. Молчит, не смотрит на меня и ко всем моим страхам добавляется дикий ужас, что вот это пугающе каменное выражение лица — мне, и я его разочаровала.

Бесконечно долгий спуск с небес на землю… точнее, на палубу, заканчивается как-то неожиданно. Под нами твёрдая поверхность, я это чувствую, но по-прежнему не могу разжать рук и ног, скованных судорогой. А ещё, кажется, потихоньку реву.

Генрих пытается меня отцепить — но ничего не выходит. Я только цепляюсь за него ещё сильнее. С отчаянием жду, что он мне сейчас скажет — наверное, станет ужасно ругаться. И будет совершенно прав.

Осторожно и так бережно, что я начинаю реветь ещё сильнее, мой Ужасный Принц обнимает меня теперь уже обеими руками и несёт куда-то в тёмный закуток у основания мачты, гладит по спине.

— Тише, тише, Птенчик… всё уже позади! Всё хорошо.

— П-прости, прости меня пожалуйста… я такая дура… — всхлипываю и вжимаю зарёванное лицо ему в плечо.

Он вздыхает и целует меня в макушку. Говорит тихо и таким странным напряжённым тоном, что я немедленно понимаю — что-то не так.

— Эмбер, при других обстоятельствах я бы только порадовался тому, как ты ко мне прижимаешься… но сейчас мне крайне необходима свобода действий. Поэтому слезь с меня, а поговорим позже.

С усилием разжимаю конечности, нащупываю ватными ногами палубу. Генрих снимает мои руки с плеч… правда, одну ладонь оставляет в своей, и мне самую капельку легчает.

Ровно до того момента, как вижу, что он молниеносным движением выхватывает кортик, который, оказывается, всё это время носил на поясе. Длинное тонкое лезвие направлено в темноту вокруг нас.

Испуганно молчу, вообще не понимаю, что происходит, и боюсь спрашивать.

Меня осторожно тянут за руку, послушно иду. Здесь, у основания фок-мачты, подвешена рында — здоровенный, в треть человеческого роста, судовой колокол. В мрачноватом свете белого фонаря его бронзовый бок, на котором выдавлено скупое и строгое «Изгнанник», роняет призрачные отблески.

Не сводя напряжённого взгляда с круга темноты, Генрих говорит мне — так подчеркнуто невозмутимо, что у меня по спине начинают ползти ледяные мурашки:

— Эмбер, позвони-ка! Погромче и подольше. Вызовем наверх команду. Сама от меня на шаг не отходи, будь добра.

Наверное, примерно таким тоном капитаны объявляют, что впереди девятый вал, но всем матросам просьба сохранять спокойствие.

По-прежнему боюсь спрашивать, что происходит, послушно выполняю важное поручение. В ночной тишине звон рынды плывёт над морем мерно, тягуче, будто кладбищенский. Динь-дон-н-н-н… динь-дон-н-н-н… динь-дон-н-н-н…

Очень быстро к нам бросаются сперва дежурные матросы откуда-то с кормы и бака, а потом из недр корабля выбегают заспанные моряки. Стираю пальцами слёзы, расправляю плечи. Будущая капитанская жена должна сохранять выдержку истинной леди в любой ситуации.

Держащая меня ладонь слегка расслабляется. Прекращаю звонить. Генрих обнимает меня свободной рукой за плечи и прижимает к себе. И пока к нам подходят люди, скороговоркой объясняет тихо:

— Эмбер, ты совершенно ни при чём. Мы едва не убились не по твоей вине. Кто-то перерезал верёвки выбленков, так что под моими ногами оказалась пустота. На самом деле, твой «коварный» план спас нам обоим жизнь. Если бы я спускался чуть быстрее, от неожиданности вряд ли сумел бы удержаться на вантах и мы полетели бы вниз.

— Кто-то… перерезал верёвки?

— Если только они не исчезли сами собой, пока мы были на марсовой площадке — то да. — Генрих наконец-то бросил на меня взгляд, и я увидела в нём хищное выражение кота, выходящего на охоту. — И чтоб меня морская каракатица сожрала и выплюнула, если сейчас я, наконец, не выясню, кто.

Глава 25. Калейдоскоп

Почему палуба кажется мне тщательно подготовленной сценой, на которую выходят актёры? Так заботливо выставлен свет… звёздный и лунный здесь уже теряются, вытесненные белым фонарным. Да ещё дежурные матросы зажигают несколько новых фонарей по приказу капитана — и те роняют вполне привычные жёлтые лучи. Всё, чтобы лучше видеть выражения лиц.

Капитан заставляет команду выстроиться перед ним. Слушаются его беспрекословно — по мрачному лицу всегда улыбчивого Принца любой дурак бы понял, что дело дрянь. Люди просто стоят, переминаются с ноги на ногу, переглядываются с озабоченными минами, а некоторые переговариваются тихо — но как один замолкают, стоит на них упасть прищуренному пристальному взгляду Генриха. Я сама, наверное, под палубу бы провалилась и призналась даже в тех грехах, которых у меня отродясь не бывало, если б меня сверлили таким взглядом.