Замок спящей красавицы - [5]

Что мне делать без Бернара? Оставалось пойти и сдаться властям. Сам я, казалось, не в силах выпутаться из этой переделки. Я ощупывал еще теплое тело Бернара, выворачивал карманы. А что сказать Элен? Если открою всю правду, она вышвырнет меня вон. Придется врать. Другого выхода нет.

Дрожа всем телом, я вытащил бумажник Бернара. Щебенка больно впивалась мне в колени. Я встал. Прощай, Бернар!

Вытерев мокрое от дождя и слез лицо, я сделал свои первые шаги самостоятельного и свободного человека. Страх не покидал меня ни на минуту, и я знал, что это чувство отныне будет жить во мне всегда. Я обернулся и посмотрел на Бернара: его тело казалось на фоне рельсов темным пятном; вагоны продолжали двигаться, колеса скрежетали на стрелках, скрипели, наткнувшись на башмак, стучали по бесконечной металлической паутине. Я пошел, втянув голову в плечи, словно прячась от пулеметного обстрела, сжимая в руке бумажник Бернара. Мной владело омерзительное чувство, что я попросту обчистил труп.

Глава 2

Наконец мне удалось выбраться из жуткого лабиринта тупика, и я очутился на размытой дороге. Теперь нужно было сориентироваться и решить, куда же мне идти. Еще в лагере Бернар рассказывал мне о Лионе, в котором он часто бывал проездом, поэтому кое-какое представление об этом огромном городе я имел. Я представлял себе город зажатым с двух сторон Соной и Роной, словно он лежал между разветвлениями буквы «Y». Вероятнее всего, я находился где-то в середине этого «Y», неподалеку от вокзала Пераш. Однако было не ясно, с какой именно стороны располагался вокзал. Впереди меня или сзади? Растерявшись, я стоял, не зная, куда направиться. Вдруг откуда-то спереди до меня донесся глухой, искаженный дождем и туманом звук вокзального репродуктора. На мгновение я представил себе пассажиров — обитателей другого мира: сытые и тепло одетые, при деньгах, они неторопливо садились в скорые поезда, спокойно засыпали, а проснувшись, умиленно любовались, как накатывали на золотистый песок пляжа волны Средиземного моря. От усталости и отчаяния я застонал. Ведь сам-то я был отверженным, затерявшимся в бесконечном пространстве ветра и воды, в моем теле едва теплилась жизнь. Я был уверен, что мне так и не удастся добраться до порта, и все же двинулся вперед, оглушенный отчаянием, даже не пытаясь ступать потише.

Дорога оказалась узкой. Слева от меня тянулась железнодорожная насыпь, о камни которой я то и дело спотыкался; справа угадывалась пустота, от которой я старался держаться подальше, хотя логика подсказывала мне, что спасение надо искать именно там: вероятнее всего, вдоль насыпи должна была проходить какая-нибудь улица. Я напряженно всматривался в кромешную тьму, опасаясь напороться на острые ограждения. Между тем дождь — из тех нескончаемых дождей, которые таят в себе что-то зловещее, — все продолжал моросить. В памяти всплыли времена, когда я по полчаса крутился перед зеркалом, подбирая себе галстук; теперь я превратился в изголодавшегося оборванца, и мне захотелось продлить свои страдания, чтобы вдоволь поглумиться над самим собой и своим прошлым…

Носком ботинка я осторожно начал ощупывать склон и убедился, что он достаточно крут. А что, если попробовать съехать? Сев на размякшую землю, я начал осторожно спускаться, тормозя каблуками. Мои опасения оказались напрасными: мне без труда удалось спуститься. Наконец моя нога ступила на мостовую.

Передо мной лежал город.

Пустынный, темный, молчаливый город, омываемый потоками дождевой воды. Время от времени хлопала ставня. Мои шаги гулким эхом отражались от фасадов невидимых зданий. Я тащился по улице, словно букашка по каменному полю, пока не споткнулся о тротуар и не уперся в сплошную стену справа от меня. Оставалось собрать последние силы и идти вдоль этой стены. Рука моя то ныряла в провал, в глубине которого находилась закрытая дверь, то нащупывала окно с захлопнутыми ставнями или железной шторой, пальцы горели от прикосновения к грязному цементу, время от времени натыкались на размокший плакат. Вдруг стена оборвалась. На негнущихся ногах я стал продвигаться вперед, недоверчиво ступая в надежде снова обнаружить кромку тротуара. Миновав перекресток и очутившись на противоположной стороне улицы, я вытянул вперед руку и наткнулся прямо на здание. В ботинках хлюпала вода, и с крыш домов на плечи обрушивались ледяные потоки, легко проникавшие сквозь и без того промокшую до нитки одежду. Но инстинкт самосохранения, заставляющий каждого из нас беспокоиться о здоровье и жизни, давно покинул меня: наоборот, я упивался своими страданиями.

Где-то пробило полчаса… Только вот которого? Каждую минуту я мог напороться на патруль; а улица казалась нескончаемой, и мои горящие пальцы уже не нащупывали стены. Я сделал несколько осторожных шагов и ощутил, что стою на чем-то гладком и скользком. Присев, я стал шарить руками вокруг себя и обнаружил трамвайные рельсы. Эта стальная ниточка наверняка должна была довести меня до центра города. В моем сердце затеплилась искорка надежды. Я почувствовал себя менее одиноким и потерянным. Придерживаясь трамвайных путей, я пошел вперед и вскоре очутился посреди огромного пространства, по которому свободно разгуливал ветер. До меня доносился неясный гул, похожий на шум приложенной к уху морской раковины. Я насторожился и тут же уловил резкий запах рыбы, водорослей и речной воды. Неужели я дошел до берега Роны? Неужели мне удалось добраться до цели?