Замок - [3]

Впрочем, пусть остаётся здесь. Есть другой путь.

Ты не против, если я найду тех, кто значится сегодня твоими владельцами, замок?

Найду и дам тебе другое имя?

Как тебе нравится имя Лансьерри?

Моё имя?

Мне кажется, или из темноты я слышу одобрительный шорох?

Закат заливает кровью мостовую двора, перечертив её реку резкими чёрными тенями. Я смотрю на них из окна графской комнаты - манускрипт говорит, что именно здесь Мерсьен развлекался той молоденькой крестьянкой, когда наёмники начали штурм - и слежу, как багровая кровь заката густеет, становясь темнотой.

Наконец тьма заливает мир и окровавленные пальцы заката окончательно срываются с гребня твоих стен.

Я достаю спальный мешок, кладу рюкзак с тиарой под голову и засыпаю.

Ночь течёт по твоим венам долго, холодно и сыро. Проснувшись часа в четыре, выбивая зубами дробь пополам с матерщиной, я начинаю с того, что втягиваю половину коньяка из фляжки словно воду. Съев же остатки ветчины, иду бродить внутри тебя - поезд в деревню приходит не раньше восьми, и ещё два часа делать совершенно нечего, разве только выветривать коньячный дым из крови. Посетив ещё раз подвал, спотыкаясь и метя ногами прах винных бочек, я неожиданно думаю - ландскнехты неминуемо должны были перепиться и заблевать здесь всё.

Сволочи. Я ухмыляюсь.

С вершины башни видно, как звёзды начинают бледнеть в предчувствии утра. Над деревьями висит всепоглощающая тишина. Мягко метя крыльями ночь, пролетает сова - неслышно, словно чернильный призрак на фоне звёзд. Из-за холмов блестит вдруг мимолётный луч автомобильных фар, но звука не доносится. И вновь по-прежнему всё тихо и недвижимо.

Холод убил едва родившийся хмель, разменяв его на зубную дробь. Хлебнув ещё для острастки, я бреду вниз, и лестница отчего-то кажется мне в несколько раз длиннее, словно она вытянута на пару лишних километров пустоты, сырости и холода. Туннель, двор и воротный коридор вдруг стали почти бесконечно длинны и далеки, щель же между вязом и стеной, напротив, сузилась так, что я ободрал кожу на спине и груди, протискиваясь. Ты словно удерживаешь меня, не желая отпускать.

Вырвавшись наконец из твоих холодных и давящих объятий, я стою на площади перед твоими воротами.

Остатки клада оттягивают рюкзак, и лямки чуть скрипят, давят на плечи.

Впереди у меня - поезд, Женева и твоя дочь, ты, старый козёл Аганн Марджо, которого отчего-то называют серым кардиналом Швейцарии.

Ты не кардинал, старик, ты всего лишь серая мышь, утаившаяся под алтарём храма истории.

Седая, бессильная мышь.

Богатая мышь, разъевшаяся на крохах чужих причастий и давно забывшая о кошачьих когтях.

Ты скоро почувствуешь их, старик, и когти эти будут моими.

Ибо я так хочу.

Готовь свою царственную потаскуху-дочь к свадьбе, старый слизняк.

- Далеко ли идёшь, паренёк? - голос прозвучал неожиданно. Неожиданным был и рывок, швырнувший меня лицом в золотую листву, влажную от ледяной росы.

Чужие руки сорвали рюкзак с тиарой, и моя "лама" так и осталась там, вместе с ножом и запасной обоймой.

Потом меня подняли, я только и успел заметить стремительное, летящее движение, с которым кулак врезался мне в челюсть, кроша зубы.

Когда в глазах прояснилось, я увидел человека из посаженной мне на хвост в Женеве группы, того самого, которому прострелил правое предплечье. Он морщился от боли в растревоженной руке, разминая кисть левой, но удовлетворённая, звериная улыбка всё сильнее проступала сквозь боль на его лице.

- Стрелять надо было в голову, мой мальчик - прозвучал голос, - а так ты просто зря обидел Франца.

Голос был знаком и принадлежал ювелиру.

- Он у нас натура тонкая, правда, иногда чересчур увлекающаяся. Верно, Франц?

Он опустился надо мной, и колено вдавило мою шею в ледяную листву.

- Да, надо было его там пристрелить, - я выплёвывал слова вместе с осколками зубов и кровью.

Ювелир заметил:

- Но ты не сделал этого. Так что теперь Франц убьет тебя. Ты ведь всё забрал? Ничего больше не осталось?

- Нет, - ответил я, но последняя надежда слишком сильно, слишком явно проявилась в лице, потому что ювелир усмехнулся.

- Малыш, - чуть помолчав, сказал он, - ты знаешь такое имя - Марджо? Аганн Марджо?

Я смотрел в его лицо, и сердце моё колотилось.

- Видишь ли, - в руке ювелира появился браслет, один из тех, что я достал из тайника, - это всего лишь подделка. Простая подделка, мой мальчик. И довольно дешевая, кстати.

Он повертел браслет перед моими глазами.

- Я её сделал, мой друг, - сказал он, - сделал для Аганна Марджо. Сделал и положил в ту дыру в винном подвале. Положил специально для тебя.

Он улыбнулся.

- Я нашёл её в… - сказал я, и его колено вдавило мою шею в землю.

Обжигающе холодная сталь коснулась лба.

Роса оседала на старом синем внедорожнике. Сквозь лобовое стекло просвечивал регистрационный талон - "Городская библиотека Стробурга".

- Где тело? - седой неопрятный библиотекарь мазнул взглядом по стоящим под вязом наёмникам.

Ему ответил ювелир:

- Внутри. Не нужно, чтобы лишние видели. Деньги?

Библиотекарь поднял вверх телефон.

- Покажите тело, и я при вас отправлю письмо.

Ювелир кивнул:

- Хорошо.

И указал на щель между вязом и стеной.