Два миллиметра стали и ржавчины
Максим Шинкарёв
- Эй, там! - в затхлом, насыщенном сыростью и ржавым духом полумраке удары по корпусу гремели гулко. - Открывай, старый козёл!
Нет ответа. Только бродит эхо, замолкая в черноте.
- Открывай, сукин кот! - рука с молотком наносит новый удар по гнутому горбом железу. - Открывай, паскуда такая! Щас дыру пробью!
Скрипнули петли, и лёгкие шаги едва слышно лязгнули за спиной.
- О, - распахнул в щербатой улыбке гнилые зубы стучащий, - вот он ты! Вышел таки! Вышел, уклейка ты речная! Не зря стучал!
- Вышел, - согласились чуть выше его головы. - Не зря.
И кулак врезался в раззявленную улыбку. Сверху вниз.
- Ссука ты, Рецник, - голос звучал с обиженным, скулящим присвистом. - Золотой зе зуб был! Золотой, понимаес ты, цуцело рукозопое?
- Ещё один выбить? - поинтересовался второй голос. - А то смотри, всё для гостей.
- Ты выбьес, - согласился побитый, - у тебя всегда для гостей кулак заготовлен. Нет бы водки.
- Для козлов - только дрын, - заметил второй голос, - водка для тех, кто здоровается. Вежливо.
Побитый шмыгнул носом.
- Здравствуй, Рецник.
- И тебе здравствуй, Настырник, - второй голос чуть утерял равнодушие. - А водки нету.
- Как нету? Совсем? - Настырник аж задрожал от огорчения, - третьего з дня была?
- А второго кто был? А, Настырник?
- Я был, - снова шмыгнул сопливым от подступивших слёз носом Настырник. - Так ведь не всё з, а? Не всё з выпили?
- А кто с собой последний шкалик взял?
- Я, - голова Настырника опустилась. Слёзы покатились из его глаз.
Всплакнув, он поднял на Речника глаза - красные, с набухшими прожилками.
- Что з делать-то, а, Рецник? - спросил он с детской мольбой и надеждой, - Как быть-та, кумуско?
- Зуб найди, - ответил Речник. - Феодос тебе за зуб спирта даст. Но учти - канистр десять, не меньше. Торгуйся, пока не накинет. Иначе зря зуб потерял.
- Ох, - вспыхнула ясным солнышком ещё сильнее поредевшая улыбка. - Умён зе ты, Рецник! А где зуб? Где зуб-то?
- Вон, - указал веснушчатый палец с коротко срезанным ногтем, - вон, под ногой. Хватай, пока в воду не столкнул.
- Вот он! - Настырник потряс зажатым кулаком, - вот оно оно! Вот зе оно, сцастье!
- В карман положи, счастливец, - сказал Речник, - сунь и на молнию застегни. Прям сейчас давай.
Трясущиеся от счастья пальцы Настырника расстегнули карман, сунули в него окровавленный кусок металла и кости, застегнули, провели грязной ладонью поверх.
- Десять! Десять канистр! - бормотал Настырник, слезая с трапа, - Десять!
- Бейся, Настырник, - сказал Речник. - За своё бьёшься.
- Буду! - кричал Настырник с берега, - Спасибо, Рецник! Спасибо, благодетель!
- Бог спасёт, - ответил Речник.
- Ты не думай, Рецник, - балаболил Настырник, - я не сам пить зе буду! Я з к тебе приду! К тебе, кум!
- Беги уже, - сказал Речник. - От тебя один звон в ушах.
Настырник уже вскарабкался на песчаную дюну, молча и благодарно потряс кулаком и убежал.
- Благодетель, - сплюнул Речник за борт, - доктор Айболит.
- Козёл ты, Речник, - сплюнул за борт плоскодонки Феодос, перегружая последнюю канистру. - Всю коммерцию ломаешь.
- Ну, не я ж тебя уболтал, - заметил Речник, - ты сам согласился.
- С этим охламоном поди поспорь, - заметил Феодос сумрачно, - когда всяко известно - обдери его, за ним ты придёшь.
- Да ладно тебе, Федюско, - булькнул абсолютно, до дрожи счастливый Настырник, - не зопься. Выпей с нами!
- Не буду я с вами пить, - сумрачно сплюнул за борт Феодос, вытянул один конец из узла, затянутого на носу плоскодонки, второй из кормового, кинул освобождённые шкерты в лодку и оттолкнулся веслом. - Домой пора. Вечереет уже.
- Ну и пусть, - сказал Настырник, - не хоцесь - не надо. Мы не настаиваем.
Глянув вслед уходящей плоскодонке, он повернулся к Речнику.
- Спряць, кум, - попросил он, - по малой раздавим и ночи подоздём.
Он повёл головой вбок, словно кот, глядящий на сидящую высоко на дереве птичку.
- Сегодня зе Луна, правда, Рецник?
Голос его теперь был спокоен и твёрд, и присвист от этого стал потусторонним, жутковатым.
Жутковатым стал и сам Настырник.
Глаза его стали прозрачными и глубокими, жесты - спокойными и твёрдыми. Ни следа не осталось от алкогольной дрожи, нытья и расхристанности в движениях и голосе.
Речник кивнул, глядя на его метаморфозу.
- Да, Никон, - сказал он, - сегодня луна.
Настырник взглянул в небо, на садящееся солнце, и улыбнулся.
Легко и радостно.
От души.
Речник смотрел на него и прикидывал - переживёт ли Настырник эту ночь.
- Полная.
Настырник повернулся к нему и снова улыбнулся.
Глаза его отливали серебром.
Речник встал и понёс первую канистру в трюм.
Руки его чуть дрожали.
- Мне страшно, Никон, - сказал Речник.
Они сидели на мостках и пили разбавленный спирт, зажёвывая крошевом сухарей, оставшихся в рундуке субмарины.
- Поцему, Марк? - спросил Настырник и обратил к другу глаза, полные серебристого света.
- Ты скоро уйдёшь, - ответил Речник, и запрокинул голову, вливая в глотку горчащий, отдающий сосновой стружкой спирт, чтобы не встречаться с ним взглядом.
- И цто? - спросил Настырник. - Мы зе узе это проходили, верно?
Речник содрогнулся.
- И всё равно мне страшно.
