Заметки травницы - [7]
— А что делать мне?! Ты хочешь бросить меня одну, на растерзание Сильвару? Он будет в ярости, когда поймет, что ты навсегда оставил дом. Как считаешь, на ком барон станет отыгрываться? На оставшихся детях, Ирас! Вероятней, на мне больше остальных, потому как именно я всегда была ближе к тебе, чем другие!
— Мне жаль, сестренка, но я…
— …сделал свой выбор, — докончила за него Биара.
Ее взгляд опустился вниз, к непроглядной тьме под ногами.
— Я не выживу здесь… — обреченно произнесла она, глотая слезы. — С каждым днем Нимида становится все злее, ее слова все более жестоки. Она на дух меня не переносит, но все равно продолжает везде таскать за собой, чтобы после отчитывать за то, как скверно я себя показала на очередном приеме.
Биара вздрогнула, снова увидев перед глазами вытянутый стан Нимиды Лорафим, облаченной в платье из серебристо-серой парчи, оттеняющей ее строгие карие глаза и светлые локоны, собранные в высокую прическу, усеянную россыпью драгоценных камней. Силуэт баронессы источал величие, а лицо излучало чувство глубокого достоинства, которое Нимида в себе ощущала. Каждый раз глядя на мать, Биара мысленно поражалась той неземной красоте, которой ее одарила природа, и тому холоду, что сквозил в ней, вызывая настойчивое отторжение.
Сколько она могла восхищаться внешней привлекательностью Нимиды, столько же ее пугала та поверхностность, с которой баронесса относилась к жизни, будучи женщиной далеко не глупой. Светские беседы с дамами ее круга и болезненное стремление к совершенству — вот и все, что занимало ум баронессы, хороня врожденную хитрость и ясную память. Биара никогда не могла понять, отчего мать, обладая такими талантами, отгородилась от всего, что считала недостойным интересов леди ее положения, утопая в бессмысленной светской возне, бездумно разменивая свой ум и проницательность на бестелесные разговоры и вечера в компании таких же пустых дам, как и она.
Засматриваясь на блестящие волосы, длинные ресницы и бледную кожу матери, девушка догадывалась, отчего баронесса относилась к некоторым своим детям хуже, чем к остальным. Ни ей, ни Ирасу, ни младшей сестре Эддин или братьям Ханриту и Гефриллу не повезло унаследовать красоту Нимиды. Возможно, баронессу огорчал тот факт, что лишь трое из восьми детей сумели заполучить ее красоту, а остальные так и остались темноволосыми представителями семейства Лорафим, получив непримечательную внешность отца.
— Знаешь, почему граф Кестер не выказал мне того почтения, которого я достойна? — вновь вопросила баронесса. Ее голос был подобен росчерку холодного клинка, снова и снова ударяющий по беззащитному противнику. — Потому что одна из моих дочерей, что должна дополнять меня и украшать наш род, за девятнадцать лет так и не научилась следить за собой и выглядеть безупречно — так, как подобает леди ее положения!
Биара молчала, борясь с желанием опустить глаза в пол, однако темный взгляд Нимиды гипнотизировал ее, пригвоздив к месту, не позволяя отвернуться от себя. Сердце девушки больно сжалось от того презрения, с которым мать смотрела на нее.
— Только взгляни на себя, — угрожающе тихо произнесла Нимида — она никогда не повышала голос, потому что это было недостойно. Уж лучше бы она кричала…
Баронесса приблизилась к дочери, ступая грациозно, но твердо. Серебристое платье зашелестело, поспевая следом за ней. Холодные пальцы сжали предплечье девушки, подведя к высокому зеркалу в комнате. Отражение ответило ей печальным, слегка уставшим взглядом.
— Нет ничего удивительного в том, что граф оказался к нам равнодушен, — проронила Нимида, впившись в отражение дочери в зеркале. — Эта нелепая смуглость, словно ты какая-то крестьянка! Сколько раз я тебе приказывала реже бывать на солнце и сохранять чистый цвет своей кожи? А раз уж не можешь жить без того, чтоб не выйти к своим драгоценным репейникам, то бери с собой зонт, прикрываясь от солнца!
Со словами Нимиды трудно было не согласиться. Конечно, Биаре было далеко до смуглолицых крестьянок, целыми днями работающими в поле под солнцем, однако ее вылазок на природу оказалось достаточно для того, чтобы стать более загорелой, нежели бледнолицые сестры и мать. Одной лишь Нимиде была к лицу подобная мраморность кожи, потому как дочери ее от этого смотрелись скорее больными, нежели как «леди их положения».
— А эти волосы?.. — продолжила баронесса. — Вечно спутаны и растрепаны, словно у городской оборванки! Все твои прически небрежны, пряди не уложены. У тебя было столько времени, чтобы научиться приводить их в порядок, но вместо этого ты занимаешься всем чем угодно, но только не тем, чтоб выглядеть подобающим образом!
Девушка бегло осмотрела себя в зеркале, но не нашла там ничего, за что Нимида пыталась внушить ей чувство стыда. Темно-русые локоны были старательно расчесаны и приглажены. Она выглядела опрятно, но для матери все, что не было собрано в элегантную прическу и усыпано украшениями, являлось признаком простоватости и отсутствия вкуса.
— Не говоря уже об этой отвратительной грязи на руках и том запахе кустов, что всюду следует за тобой! Неужели так сложно хоть раз воспользоваться парфюмами, которых у тебя и сестер в избытке? Ты дала повод другим смеяться надо мной и нашим домом — теперь все перешептываются о том, что дочь Нимиды Лорафим — «болотная ведьма», так как несет за собой запах каких-то гадких трав, вечно неопрятна и думает о чем-то своем!
