Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [55]

Лишь потом мы узнали, что этот тип специально был подослан к нам в камеру Мусатовым. Причем, специально для меня. Избить, искалечить, а лучше и убрать совсем. Видно не забыл Мусатов наш разговор, и не хотелось ему уходить "сухим”. А самостоятельно, своими руками, убить меня — вроде неудобно: большой начальник…

Не прошло и двух недель со смерти Сталина, лучшего друга каторжников, как нам было приказано собираться с вещами… Куда, зачем? Ничего не известно. Видно было, что начальство находится в недоумении и замешательстве. Что говорить! Не помри Сталин, никто бы из нас живым не вышел.

Нас пригнали в расположенный неподалеку лагерь. Большинство немедленно были отправлены в больницу.

Дикая история произошла с нашими письмами. Все то время, что мы сидели в крытке, почта к нам не поступала. Был там у нас один надзиратель по фамилии Гречко, мерзавец и циник. Каждый раз во время' своего дежурства он открывал волчок и подначивал заключенных: вот у того, мол, семья такая, у того — вот такая, происходит у вас дома то-то и то-то. Мы не могли понять, чего ему надо. Думали, что просто дразнит, провоцирует…

Однажды он открыл волчок и обратился ко мне:

— Глядите-ка, у Абрамова нашего семья такая благородная, а он такой выкрест… — и захихикал.

— Эй, Гречко, знаешь что? Ты, конечно, парень хороший, я тебя понял. Если есть у тебя чего для нас — так отдай, а нет — иди к ебаной мамочке и не пой нам тут лазаря!

Вот так мы с ним поговорили…

А позже узнали, что этот садист в течение. нескольких месяцев получал наши письма, читал — и уничтожал. Как-то я решил зайти к лагерному почтальону, так как давно ждал весточки из дому. А почтальон рассказал, что письма ко мне приходили 180 почти каждый месяц, некоторые даже с фотокарточками, и он все отдавал надзирателю Гречко.

Сил у меня все еще было мало. Я числился за больницей, но все же решил отправиться на поиски Гречко. Пошел на вахту к дежурному.

— Где Гречко?

— В отпуску.

С вахты я решил зайти в контору, где бывало лагерное начальство. Пошел по коридору, заглядывая в кабинеты. Один из начальства остановил меня и спросил, что мне надо.

— Одного ищу, что у вас работал. Гольдман его фамилия.

— А зачем он тебе?

— Вопрос один хочу разрешить. Остался между нами такой — нерешенный…

— А что за вопрос, если не секрет?

— Я докажу этому типу, что я еврей. Он меня в тюрьме за это держал, думал, что я смеюсь над ним. А я — еврей и горжусь этим, а Гольдману я хотел бы еще разок в морду плюнуть, как уже было в его кабинете!

— Так ты плевал ему в лицо?!

— Нет, не в лицо, я ему харкнул в его проклятую морду! Он после встал, вымылся, вытерся и приказал держать меня в тюрьме до посинения.

Мой рассказ слушало несколько человек. Они переглянулись.

— Ну, так где же он все-таки?

— В отпуску!

— Жаль…

Наступила неловкая пауза.

— Еще можно вопрос?

— Можно. Да ты садись, Абрамов, спрашивай, что тебя интересует, — сказал один из офицеров.

— Скажите, пожалуйста, где начальник первого отдела майор Цветков?

— А зачем он тебе, Абрамов? — поинтересовался все тот же офицер.

— Зачем? Видите меня? Мне двадцать пять! Самый сок моей молодости!

Я хотел узнать у этого Цветкова, за что он хотел меня в шестнадцать килограмм превратить, чтобы я на карачках ползал… За что?!

Они вновь переглянулись.

— Ничего, Абрамов, поправишься еще…

— Да вы мне просто скажите, где он сейчас?!

— И он в отпуску, — со смешком проговорил офицер.

Тут-то я сообразил, что все эти офицеры были новичками на службе, а прежнее начальство куда-то исчезло. Поняв, что большего не добьюсь, я встал, вежливо поблагодарил и удалился.

Я пробыл в больнице еще несколько недель. Воскрес из мертвых.

После выздоровления меня назначили в бригаду механизаторов к политзаключенным. Я работал с ними и жил в одном бараке. Среда эта была совсем иной. Люди после работы писали, читали, а кто и стихи сочинял. Другие рассказывали товарищам о каких-то своих открытиях. Начинались всякие разговоры, дискуссии. Высчитывали какие-то формулы, спорили, но по-научному. Или начиналась борьба за шахматной доской. Играют, разумеется, двое, но над головами у них стоит множество любителей. После партии обсуждали ошибки каждого игрока.

Они особо не доверяли уголовникам, то есть ворам-законникам, но я ужился с ними, даже завел друзей. Работал хорошо, прислушивался к их спорам. Они это замечали и удивлялись, как это я так себя веду. Они-то полагали, что я и трех дней не продержусь… Постепенно они привыкли ко мне, перестали дичиться. Я узнал, что большинство из них служили у генерала Власова, попали в плен. Было там много высших офицеров, были и люди с научными званиями.

Однажды утром я стал свидетелем интересного зрелища. Перед выходом на работу к нам в барак зашел кто-то мне незнакомый. Он сказал что-то по-немецки, и многие встали. Затем он подошел к каждому поочередно и прощался с ним за руку. Затем, обращаясь ко всем, сказал: "Меня увозят. Куда — не знаю…” Когда он ушел, я спросил, кто он. Мне рассказали, что этот человек был высокопоставленным немецким офицером, был в связи с генералом Власовым.

Мне вспомнился тот старшина, что вез нас к кладбищу, чтобы ошеломить. Про него говорили, что и он служил у Власова, но как-то оправдался.