Заклинательница пряжи - [44]
Вязание же предполагает спокойный, не побоюсь этого слова, суховатый подход. Мы утихомириваем разум и позволяем пальцам направлять пряжу над, под, вокруг и прочь со спиц, снова и снова, раз за разом. Эти движения так просты, но что это? Неужели я вижу полотно? Да. Перед нами расстилается прекрасное, надежное, превосходное, полноценное вязаное полотно. Только от легкого шевеления пальцами.
Плеск волн – это шепот спиц, скольжение витков нити и волокон шерсти, сжатой энергии петель о твердую поверхность. Деревянные спицы создают рябь на воде, нашей лодке приходится бороться с течением. С металлическими спицами скольжение более стремительно, его порой прерывает только «клац-клац-клац» металла о металл, будто спицы – стальные мачты парусников, качающихся на волнах в гавани. Иногда нас приветствует случайный прохожий: клочок зелени, разновидность петельки, а может, узелок. Мы приветствуем его и идем дальше, всегда вперед, сквозь волны петель на пути к нашей цели, рукаву, носку.
Как часто я встречаю людей, которые говорят, что умеют вязать, но при этом быстренько добавляют: «Но я, как бы это сказать, типа не настоящая вязальщица». Чушь. Ни материалы, ни готовый результат не сделают из вас вязальщицу. Можно владеть парусником Concordia[111] за 100 000 долларов и легко проиграть дилетанту за штурвалом лодки, которую тот взял у друга покататься (спросите меня, откуда я это знаю). А в ветреный день можно просто натянуть простыню вместо паруса на взятой напрокат байдарке и прекрасно провести время.
Те, кто вяжет, не важно что – шедевральное творение из монгольского кашемира ручного прядения, достойное музейной коллекции, или мочалку из хлопка, связанную платочной вязкой, – да и вы тоже, можете прекрасно провести время. Для этого не нужны пижонские спицы (ничего личного), или пижонская пряжа (ничего личного, или пижонские модели (ну вы уже поняли…) – просто получайте удовольствие, просто будьте вязальщицей во всех смыслах этого слова.
И обладательница виллы в 3250 квадратных метров на побережье, Марта, тоже это понимает. Иначе зачем главе медиахолдинга надевать скромное пончо из акрила, связанное ей в подарок соседкой по камере накануне освобождения[112], нося его с гордостью в новом свободном мире? Никогда ранее – а может, и никогда впредь – скромное пончо не привлекало к себе столько внимания.
Вот почему я уверена: она оценила бы мой бутерброд с ливерной колбасой. – Эй, Марта! Позвони мне!
Долго и счастливо
Я живу на ферме, стоящей на крутом утесе, от моего мыса внутрь материка простираются черничные поля, дальше видны верхушки деревьев, а за ними – реки, вплоть до крутых скалистых холмов, которые тянутся до самой Канады. Пейзаж не омрачен никакими человеческими постройками, только вышки сотовой связи мигают огоньками вдалеке.
Дом построен в типичном стиле Новой Англии, основное здание переходит в центральное крыло, а затем в недостроенное заднее и, наконец, в сарай. Основное здание построили в 1893 году, а центральное и заднее крыло вместе с сараем вскоре после этого. Мне нравится думать, что большая часть интерьера была заказана по почте из каталога «Сирс Робак»[113].
Когда мы ненадолго приехали сюда с Клэр летом 1995 года, этот пейзаж впечатлил нас обеих. Мы исследовали окрестности заколоченного дома моей двоюродной бабушки Кей, в нем давно уже никто не жил. Мы продирались сквозь бамбуковые заросли, сквозь сумах, сквозь высокий бурьян, будто стоящий на страже, чтобы задержать нас.
Добравшись наконец до северного крыла дома, мы обнаружили три окна, они не были заколочены или заперты изнутри. Я приложила ладони к стеклу и заглянула внутрь, в небольшую гостиную с двумя креслами-качалками. Комната была завалена мусором, но я отлично запомнила именно кресла-качалки.
Как по команде, мы вместе нащупали взглядом вид, который открывался бы любому, сидящему в этих креслах. Совсем не тот пейзаж, который мы видели с дороги, подъезжая к дому. Это был гораздо более внушительный, совершенный, живописный пейзаж, непреодолимо манящий для моей уставшей от городской суеты души. Вдруг я увидела себя в той комнате, прибранной и с любовью возрожденной к жизни, как я сижу в одном из кресел-качалок и любуюсь пейзажем. У меня не возникло ни тени сомнения, что именно здесь наше место.
Не прошло и недели, как мы спланировали заговор, шутливо назвав его «Операция Свобода». Мы найдем способ уехать из Сан-Франциско, переедем в Мэн, превратим эту старую ферму в наш собственный дом и будем жить долго и счастливо.
Все решили, что мы сошли с ума. Снаружи дом выглядел полной катастрофой. Осыпавшаяся краска, потрескавшаяся штукатурка, стекла, едва ли не выпадающие из оконных рам. Прошло уже несколько лет, как первый этаж полностью прогнил и провалился в грязный полузатопленный подвал, прихватив с собой все пожитки. Этаж отстроили заново, а некоторые вещи вернули на место, но остальные так с тех пор и валялись кучей в сарае.
Дом напоминал остатки красивого свитера, случайно обнаруженного в старом забытом чемодане. Его петли проела моль. На локтях дырки, манжеты потерты, плечи вытянулись и лишь отдаленно намекали на то, какими они были в прошлом.
