Закат Советской империи. От Брежнева до Горбачева. 1966–1991 - [44]

Затем под руководством Суслова началась серьезная чистка в СМИ. Главный редактор, который покровительствовал евреям, увольнялся. В ходе «чистки» творческих союзов, учреждений культуры, учебных и научных заведений выяснилось, что среди физиков-теоретиков и физиков-химиков сложилась монопольная группа — Л.Д. Ландау, М.А. Леонтович, А.Н. Фрумкин. Я.И. Френкель, В.Л. Гинзбург, Е.М. Лившиц, Г.А. Гринберг, И.М. Франк. А.С. Компанеец, Н.С. Мейман и другие.

Однако физики уцелели, потому что руководитель атомного проекта Курчатов объяснил Берии, что без этих людей ядерную бомбу не создать.

Возражать Суслову не решались. Он не отступал от своих принципов. Когда в одном из томов в сочинениях Горького нашли сомнительную статью о Ленине, шел спор о том, оставлять том с купюрами или без них. Суслов доложил Маленкову: если выпускать с купюрами — неразумно, а без купюр — невозможно, то считаю переиздание семнадцатого тома вообще нецелесообразным.

Смерть Сталина могла стать концом его политической карьеры, потому что Маленков невысоко ценил Суслова, а Молотов считал себя лучшим специалистом по марксизму и говорил о нем:

— Суслов — это провинциал и большая зануда.

В том составе ЦК он никому был не нужен, а некоторым даже мешал, но малограмотным Хрущеву и Брежневу Суслов, который с карандашом в руке читал сочинения Ленина, казался образованным и повышал интеллектуальный потенциал Политбюро. Поэтому летом 1955 года его ввели в состав Президиума ЦК, а в 1957 году он председательствовал на пленуме, где клеймили «антипартийную группу» Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова.

Суслов помнил наизусть все идеологические формулировки, а новое и опасное, немедленно вычеркивал. Он предупреждал Хрущева, что нельзя дальше идти по пути демократизации, что оттепель может превратиться в наводнение, которое все снесет.

По складу мышления он был сталинистом, но выступал против полной реабилитации. Для этого надо было отменять решения XX съезда партии, но показывать, что партия может ошибаться, было нельзя по определению. Он был озабочен тем, как вернуть контроль над обществом и подавить свободомыслие после хрущевской оттепели.

Как секретарь ЦК Суслов курировал, кроме идеологии, вопросы международной политики, хотя его представления о внешнем мире были далеки от реальности, как и у других деятелей партноменклатуры. Только Андропов в 80-е годы впервые вынужден был признать, что руководство страны не знает мир, в котором живет. Эту мысль ему инициативно вставили в доклад два доктора наук. Он согласился и сделал далеко идущие выводы. Сегодня власть, наоборот, считает, что знает мир лучше всех, и это не менее опасно.

Ряд современников отмечал, что Брежнев презирал все свое окружение. Вполне возможно, но далеко не всех. Устинова, Громыко, Косыгина и Андропова он презирать не мог. Опасаться или не доверять им он мог, зато Суслов действительно был единственным человеком, которого он уважал и с которым считался.

Суслов говорил всегда кратко и по делу. Никаких шуток, анекдотов и посторонних разговоров. Достаточно было изложить суть вопроса, и он сразу высказывал свое мнение. На Секретариате он не позволял говорить больше пяти минут. Если выступавший не укладывался, он сурово говорил «спасибо», и тот замолкал.

В пределах своих полномочий он был очень самостоятельным, но его устраивало место второго человека в партии, и Брежнев был уверен, что Суслов никогда не станет выпячивать себя, а всегда скажет: «Так решил Леонид Ильич». Возможно, поэтому он жестко пресек стремление Подгорного получить формальный ранг второго секретаря, наряду с Сусловым и Кириленко, которые по очереди вели заседания Секретариата.

Если Суслов отказывался принимать какое-то предложение, а ему говорили, что этот вопрос уже согласован с Леонидом Ильичом, он спокойно отвечал:

— Я переговорю с ним.

И никто не смел ему возражать. Слова Суслова означали, что вопрос закрыт.

Брежнев, несмотря на исключительно коллегиальное решение вопросов в Политбюро, никогда не был только номинальным главой партии и государства. Его слово всегда был последним и решающим. Он любил царствовать, а не править, и охотно передоверял текущие дела Суслову.

Кириленко со всеми, кроме Брежнева и Суслова, говорил грубо и властно, поэтому в аппарате ЦК его считали хамом, а Леонид Ильич держал его на третьих ролях.

Брежнев лично всегда выступал как патриот своего отечества, особенно когда дело касалось Октябрьской революции и Великой Отечественной войны, в которой он активно участвовал:

— Подвергается критике в некоторых произведениях, в журналах и других наших изданиях то, что в сердцах нашего народа является самым святым, самым дорогим. Некоторые наши писатели (а их публикуют) утверждают, что якобы не было залпа «Авроры», что это, мол, был холостой выстрел, что не было двадцати восьми панфиловцев, что их было меньше, что этот факт чуть ли не выдуман, что не было политрука Клочкова и не было его призыва: «За нами Москва и отступать нам некуда».

Речь шла о статье критика В. Кардина в «Новом мире», где он писал, что отечественная история полна мифов. Для Брежнева главным источником идеологической и патриотической информации был начальник Главного политического управления генерал армии Алексей Алексеевич Епишев, который наряду с Сусловым следил за идеологической чистотой в масштабах всей страны.