Задание - [33]

— Опростились, мужики, и хватит.

Ребята вскочили так резво, будто ждали этой команды. Мочин погасил свет и открыл дверь, но не ту, через которую входили. Все пошли за его скорым шагом. И сразу оказались в такой же бетонной коробке, слабо освещенной. Леденцов лишь успел заметить «Волгу», белым лебедем дремавшую у стены…

Они уже стояли на воздухе, в свете голубоватого фонаря, который, похоже, загорелся сам. Мочин вел. Под ногами поскрипывал крупный, конечно, голубоватый песок. Аллейка с холеными елочками, тоже голубыми, стоявшими плотно, как ратники в шеренге. Голубое крыльцо кирпичной кладки, над которым нависал темный с цинковым блеском купол крыши. Дверь, обитая латунью…

Голубой свет погас, но загорелся желтый, надкрылечный, освещая путь в дом.

Просторная передняя светлого дерева… Фарфоровый плафон, расписанный цветами. Вешалка из перепутанных рогов во всю стену — штук пять убито оленей, не меньше. Телефон на полированной тумбе. Телефон в загородном доме?

— Мужики, раздевайтесь.

Ирка легонько толкнула Леденцова, показывая взглядом на свою грудь и плечи. Новая, яркая кофта, мохнатенькая, как ангорский котенок. Оказывается, все ребята принарядились: Бледный в сером костюме, Шиндорга в кожаной куртке, Грэг с галстуком.

— Входите, мужики, входите…

Леденцову показалось, что просторная комната, как и подстриженный сад, залита голубым светом. Но хрустальная люстра горела чисто и ясно. Голубело от другого… Пол выстилал голубой палас. Кресла, стулья, два разномерных дивана, пуфики — все было обито голубым бархатом. И голубые с золотом обои.

— На гарнитурчик тринадцать тысяч брошено. — Мочин перехватил его взгляд. — За трапезу, мужики!

Леденцов ступил на щетинистый палас неуверенно, боясь его нетронутой голубизны. Овальный стол вытянулся среди комнаты, будто переплывал ее солнечным теплоходом. Но Леденцова поразили не импортные бутылки и посуда, не закуски и фрукты, а плоская фаянсовая салатница, полная черной икры. Как темное дупло в середине стола. И серебряная ложка воткнута, бери и накладывай.

Вот почему деньги за товар не платились… Подобная компания сожрет водки с капустой и коньяка с черной икрой на трехзначную цифру. Ради этого воровали? Факт. Но тогда почему ждали этого дня, как праздника, принарядились, лица горели тихим восторгом? Непохоже, что Ирку или Бледного можно купить за икру, а Грэгу в ней и дома не отказывали.

Все сели. Исчезнувший было Мочин появился вновь. Длинный и мягкий халат небесной синевы делал его стройнее и даже скрадывал бульдожистость лица. Он мягко открыл бутылку шампанского и налил все бокалы.

— Подождем вторую даму.

Рядом с Мочиным пустовало место. Вторая дама, казалось, вышла из голубой стены. Леденцов оторопел…

Невысокая, стройная, с темными распущенными волосами. Черты лица хоть и мелковаты, но правильны до геометричности. Голубая шелковая лента не столько прикрывала грудь, сколь ее поддерживала, как бесплотную драгоценность. Не то юбочка, не то набедренная повязка, — разумеется, голубая. На прямых упитанных ножках голубые чулки, кончавшиеся сразу выше колен, отчего свободные бедра сияли незагорелой белизной.

— Кто это? — спросил Леденцов Ирку, севшую рядом.

— Крошка.

Леденцов еще раз оторопел, намереваясь расспросить Ирку, но Мочин встал.

— Приветствую вас в голубой гостиной моего дома. Предлагаю тост за смелых мужиков. Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Бокалы опорожнили, и сразу пошумнело. Зацокали ножи с вилками, заскрипели голубые стулья, заиграл магнитофон, засмеялась Крошка…

— Всегда так? — спросил Леденцов Ирку.

— Как?

— От гаража с водкой до гостиной с шампанским?

— Всегда по-разному.

Мочин поражал их контрастами. Ирка говорит, что всегда по-разному. Может быть, этим и жила его притягательность? Трудно ли шарахнуть по неокрепшему воображению подростка — им чем ярче, тем интереснее.

— Чего не ешь икру? — грозно спросил Мочин, увидев, что новый гость ковыряет кружок свежего огурца.

— Не привык.

— Привыкай.

— Зачем?

— Тогда Дуся спросила: что такое черная икра?

— Как что такое?.. Дефицит.

— Нет, черная икра есть стимул.

— Стимул чего?

— Жизни! Допустим, захотел ты черной икры… Что для этого надо? «Бабки». У тебя их нет. Что делать? Идешь вкалывать. Так не стимул ли?

Губы и брылы Мочина улыбались, но проворный взгляд исследовал леденцовскую физиономию с дотошностью эксперта — ему бы лупу с пинцетиком.

— На черную икру не навкалываешься, — осторожно поддел Леденцов.

— А я научу. Мужики, все сюда! Хочу развесить по городу объявления в два слова: «Учу жить». И номер телефона. Ни себе фига, а?

Ребята захлопали в ладоши. Крошка чмокнула его оглушительно, словно бутылку шампанского откупорила. Сколько ей, лет восемнадцать-девятнадцать? А ему — тридцать?

— Мэ-Мэ-Мэ, когда займемся кун-фу? — спросил Бледный.

— Мужики, кун-фу штука солидная. Означает «искусство убивать».

— Ты обещал, — напомнил Бледный.

— Колеса будут и еще кое-что, — заверил Шиндорга.

— Этот месяц докручу и стану вашим сэнсэем.

«Сэнсэй», видимо, «учитель». Леденцов чуть не стукнул себя по лбу — как же он раньше не смекнул? Ребят притягивали не деньги, не икра и не выпивка. Они учились жить. Сэнсэй, гуру… Учитель! Мочин физически силен, энергичен, умен, богат, удачлив. Чем не пример? Это как в пьянстве: подзаборный алкоголик мальчишек отвратит, а работящий да веселый выпивоха может заманить. Милиция, учителя, родители бессильны, ибо это то же самое, что лечить живущих у отравленного источника.