Рябинин допросил пятерых свидетелей и чувствовал себя физически опустошённым, словно побывал в лапах громадного паука. Казалось бы, следователь должен наполняться информацией. Но добытые сведения не стоили затраченных сил и были нужны только для дела — к знаниям о человеке они ничего не прибавляли. Преступление совершилось из-за людской склоки. Подобные дела Рябинин не любил и с удовольствием брался только за те, которые порождались человеческими страстями.
Часы уже показывали четыре. Всё-таки он хорошо поработал, распутав клубок мелочных дрязг и сплетен, который мешал людям не один год. Теперь не хотелось ни думать, ни делать ничего серьёзного — только о чепухе и чепуху. И хотелось тишины, следователю на его работе захотелось тишины…
Он вытянул под столом ноги, распахнул пиджак и снял очки. Мир совсем успокоился: потерял чёткие грани стальной сейф, оплавились углы двери, стал шире стол, и белый вентилятор расплылся в загадочный цветок. Счастливое состояние опустилось на Рябинина. Но оно опустилось с тихой грустью. Так уж бывало у него всегда: где намёк на умиротворённость, там незаметно и вроде бы в стороне появлялась грусть, как зарница в тихий вечер.
Рябинин не верил в тишину. Да и какой мир на его работе… Приходилось воевать с плохим в человеке, а эта война самая трудная. Он верил, что люди скоро покончат с мировыми и локальными войнами и тогда объявят беспощадную войну своим недостаткам. И эта война будет последняя. А пока он должен сидеть в своём кабинете-окопе. Только иногда душа вдруг отключалась от работы. Тогда приходила грусть — это душа ещё помнила, что есть иная жизнь, не в кабинете-окопе. Но для себя Рябинин в такую жизнь не верил.
Зазвонил телефон.
Он надел очки и снял трубку. Торопливый женский голос спросил:
— Батоны по тринадцать копеек завозить?
— Подождите, — весело сказал Рябинин. — Вы не туда попали.
Эти тринадцатикопеечные батоны слизнули и покой, и грусть. Жизнь кипела, да и его сейф был набит неотложными и отложенными делами. Но сейчас Рябинин с удовольствием поколол бы дров, поносил бы воды или покопал бы землю, как это делал в юные годы; с удовольствием нагрузил бы тело, оставив мозг в праздности.
Опять затрещал телефон. Он медленно взял трубку — его номер отличался на единицу от какой-то булочной, поэтому частенько звонили насчёт сухарей и косхалвы.
— Батоны по тринадцать копеек…
— Да вы неверно набираете, — перебил Рябинин.
— А куда попадаю?
— Совсем в другую организацию.
— Если не секрет, в какую?
— Не секрет. В прокуратуру.
— А вы прокурор?
— Нет, следователь.
— Всю жизнь мечтала познакомиться со следователем, — жеманно сообщил голос, сразу потеряв хлопотливость.
— Считайте, что ваша мечта сбылась.
— Это же заочно… А вы симпатичный?
— Нет, я в очках.
— А по телевизору следователи всегда симпатичные и без очков.
— Меня поэтому по телевизору и не показывают, — признался Рябинин, — Девушка, батоны-то по тринадцать копеек ждут? Всего хорошего!
Он положил трубку и улыбнулся: девчонка, наверное, диспетчер, тоже к концу дня устала, и ей тоже хочется расслабиться, как и ему.
Телефон зазвонил почти сразу. Но, расслабляясь, не стоит переходить границу.
— Следователь, — сказала она, — вы не хотите со мной поговорить?
— Мы же с вами поговорили. Мне надо работать. И не забудьте про батоны. Скоро люди пойдут с работы.
— Хотите, я принесу вам горячую булку? — предложила девица.
— Спасибо, у меня от них изжога. Всего хорошего. Не звоните, пожалуйста.
Он положил трубку и встряхнулся — надо действительно чем-то заняться. Полно скопилось работы, не требовавшей мысли. Те зрители, которые привыкли видеть на экранах симпатичных следователей без очков, не подозревали, что у этих следователей пятьдесят процентов времени уходит на техническую работу. Выписать повестки, снять и разослать копии, подшить дела, наклеить фотографии, запаковать вещественные доказательства, заполнить многочисленные анкеты… Рябинин эту бездумную работу терпеть не мог, поэтому она скапливалась, как уценённые товары в магазине.
Он тяжело поднялся, намереваясь пойти к сейфу, но телефон зазвонил, словно не хотел его отпускать. Всегда что-нибудь мешает, когда не хочется работать. Но и говорить с разбитной девицей тоже не хотелось — глупостей он сегодня наслушался.
Рябинин снял трубку и грубовато спросил:
— Ну?
— Я говорю со следователем?
— Напрасно меняете голос. Я же сказал, что занят. Это уже неприлично. До свиданья.
Он бросил трубку, хотя та была не виновата. Затем поднялся и наконец пошёл к сейфу — только успел открыть его, как телефон опять зазвонил. Рябинин продолжал спокойно разгребать кипу анкет, присланных Институтом усовершенствования следователей для какого-то социологического обследования.
Телефон звонил настойчиво. Была бы подушка или что-нибудь мягкое, он накрыл бы его. Сидеть без дела звон не мешал, но заполнять анкеты под ритмичное дзиньканье…
Он молча взял трубку.
— Почему вы не хотите со мной говорить? — печально спросила девушка.
— О чём? Перейдите на свой нормальный голос, — раздражённо добавил он.
— Я всегда так говорю, — вроде бы удивилась она.
— Что вы от меня хотите? — сурово спросил Рябинин.
