Рябинин распахнул дверь…
Как большая белая птица, висела женщина.
Он швырнул портфель и рванулся к ней. Было не разглядеть, на чём она висит — на трубе ли, на крюке. Руки слегка отведены в стороны и назад, голова запрокинута, будто она взлетела да и застыла между потолком и полом. В памяти мелькнула чайка с опавшими крыльями, которую как-то убил дурак охотник и поднял за клюв. Теперь на всю жизнь к памяти добавилась узко-беспомощная женская пятка в капроновом чулке, свободно парившая в пространстве.
Он заметался по комнате, но одному её было не снять. Рябинин выскочил на лестничную площадку и судорожно позвонил в соседнюю дверь. Из квартиры вышли женщина и старичок — Рябинин им только махнул рукой. Они посеменили за ним: видимо, у него было такое лицо, когда вопросов не задают.
Войдя в комнату, соседи замерли, не в силах двинуться с места. Женщина тут же опустилась на стул, схватившись за сердце.
— Возьмите себя в руки, — резко сказал Рябинин, — А вы режьте верёвку. Я буду держать.
Старик еле забрался на стул и дрожащей рукой начал водить по перекрученному шнуру, сильно раскачиваясь и угрожая сорваться прямо на следователя. Соседка сидела не шевелясь, и ей, может быть, тоже требовалась помощь. Рябинин знал, что спешат они напрасно — из висящего тела жизнь ушла, но всё-таки торопился, на что-то надеясь.
— Режьте скорее! — приказал он, обхватывая ещё тёплые ноги.
— Провод, трудно режется, — ответил старичок.
Внизу надо бы стоять вдвоём. Она хрупкая, но всё-таки вдвоём удобнее.
— Всё, — сообщил сосед, но Рябинин уже это почувствовал.
Её ноги, которые только касались его плаща, вдруг сразу придавили грудь. Небывалая тяжесть, такая тяжесть, какой не могло быть ни в одном живом человеке, растаскивала руки Рябинина. Он покачнулся. До дивана с такой тяжестью ему не дойти. От соседей ждать помощи не приходилось. Оставалось только медленно спускать её в кольце рук вдоль своего тела.
Труп пополз, пытаясь вырваться из ладоней и всё сильнее налегая на Рябинина тепловатым свинцом. Он посмотрел вверх и увидел надвигающуюся грудь и уже чуть посиневший подбородок. И понял, что сейчас окажется лицом к лицу с трупом, в обнимку, и нет у него возможности ни отступить, ни вырваться. Он мгновенно покрылся холодным потом. Тут же верхняя часть безжизненного тела перевесилась на его спину, накрыв Рябинина с головой. Лицо следователя упёрлось в душистое платье, под которым уже ничего не было, кроме уходящей теплоты. Рябинин зашатался. Что-то сказал сверху старик… Охнула на стуле соседка…
Сильные руки вовремя упёрлись в рябининскую спину. Труп сразу отлепился и лёг на диван.
— Одному трудновато, Сергей Георгиевич, — сказал Петельников.
Рябинин отошёл к стене и сел на стул, тяжело глотая воздух. Колени дрожали, пересохло во рту, и сразу появилась изжога, хотя ел давно.
Петельников распахнул окно. В комнате сделалось людно. Приехал врач «скорой помощи» и только бессильно пожал плечами. Судебно-медицинский эксперт Тронникова уже ждала следователя со своими неизменными резиновыми перчатками. Участковый инспектор встал в дверях. Понятые, те самые испуганные соседи, сидели рядом тесно, прижатые друг к другу бедой.
Отдышавшись, Рябинин подошёл к столу. На чистой, посиневшей от белизны скатерти лежали паспорт и сложенный вдвое лист бумаги. Она всё приготовила, точно зная, что для отыскания причин самоубийства потребуется записка, для морга необходим паспорт, а для составления протокола нужен свободный чистый стол.
Рябинин взял паспорт. На него глянуло удивлённое юное лицо, которое словно спрашивало с фотографии, почему он заглядывает в чужой документ. Большие глаза, наверное серые. Косы, убегавшие по плечам на грудь… И полуоткрытый рот, схваченный фотографом на каком-то слове. Виленская Маргарита Дмитриевна…
— Двадцать девять лет, — сказал над ухом Петельников. — А что в записке?
На месте происшествия инспектор ни к чему не прикасался.
— Я уже знаю, что в записке, — вздохнул Рябинин и взял листок. Их оказалось два. На внешней стороне первого было аккуратно и крупно выведено — «Следователю». На втором стояло — «Маме». Рябинин развернул первый, свой:
«Товарищ следователь! Не ищите причин моего поступка — их всё равно не найти. Не тревожьте людей. Поверьте, что эти причины не имеют криминального значения. В моей смерти никто не виноват. Виленская».
Рябинин взял вторую записку:
«Мама! Я знаю, что это подлость. Но постарайся пережить. Прости меня. Я была молчалива, но любила тебя. Прощай, моя родная. Рита».
Рябинин отвернулся от инспектора и начал копаться в портфеле. Последняя записка полоснула по сердцу, и он испугался, что раскисшее лицо выдаст его. Но Петельников тоже стоял с глуповатым выражением, рассматривая текст, словно тот был зашифрован.
— Опоздали мы, — наконец сказал инспектор.
— А мы всегда опаздываем, — зло ответил Рябинин. — К покойнику несёмся с сиреной, когда и спешить не надо. А вот к живому человеку…
Он знал, что срывает злость. Чувствовал это и Петельников, поэтому промолчал. Нужно было осматривать труп. Рябинин нехотя подошёл к дивану, где уже орудовала Тронникова.
