Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне - [4]

— Что за богатырь такой? Не слышал.

— Федька! Конь! Градостроитель!

— Эка, загнул! Конь! Градостроитель! Жеребчик неразумный.

Савелий слез с саней, радуясь весеннему солнцу, мальцу своему боевитому, распоясался и распахнул овчинную шубу — любо!

— Кто такие?

Достал берестяную грамотку из шапки, протянул:

— Савелий Петров, тверской мастер. Едем по приказу царя, строить Опричный двор.

Сторож уважительно поклонился:

— Проезжайте.

Москва поразила многолюдьем: ремесленники и купцы, боярышни, в крытых алым сукном меховых душегрейках[9], в цветных сапожках, мальчишки, серыми воробьями шныряющие под ногами. Вдруг все стихло. На черных конях мимо пронеслись всадники с собачьими головами и метлами, притороченными к седлу. Взмах кнута, щелчок — и Федькина шапка покатилась в лужу. Федька вскинулся вслед за обидчиком, чуть не схватился за развевающийся конский хвост, но крепкая отцовская рука опрокинула его навзничь в сани.

— Ты что? Тятя? — вспыхнул, сжал кулаки.

— Ништо! Хочешь, чтобы голова след за шапкой?

— Как?

— Так! Как кочан капусты!

— Разве можно? Человека? За что?

— Было бы за что, не лежал бы тут, как кутёнок[10] неразумный. Опричники[11] это, Федька.

— Опричники? Это мы для них — хоромы?

— Для них. Строителю все равно, что строить. Лишь бы без дела ни сидеть.

— Как же все равно, тятя! Давеча храм строили — душа пела. А теперь? Собачьи бошки повесили, метёлки. А им хоромы? Пошто?

— Метёлка, чтобы врагов вымести или погрызть, как собаки. Время тяжкое. Измены много. А ты не думай, не твоего ума дела. Мал еще.

— Хочу храм построить или стену такую.

— Храм, Федька, любо! Да разве нас спросят? Царя — батюшку не ослушаешься! А душа, Федька? Завяжи узлом и молчи. Иначе бит будешь батогами[12]…

Полозья саней постукивали по тесовой[13] мостовой, высыхающей кое-где на солнцепёке. Лошадка, чуя конец пути, побежала резвее. Федька понуро съёжился в санях. Вся радость его от встречи с Москвой пропала, словно выбил ее щелчок кнута опричника.

— Гони! — причмокнул Савелий, и санки понеслись, виляя из стороны в сторону, скользя по талому снегу — Гони!

Мужики и бабы, сторонясь, бранились вслед:

— Ишь понесло!

— В пекло мчишься?

Болдинский монастырь, липень (июль) 1590 г.

(24 года спустя)

А теперь перенесёмся в село, что рядом с Болдинским монастырем… Я хочу познакомить тебя с Нюшей — дочкой Андрея Клёпки, бондаря[14]… Ещё мальчишкой, он дружил со знакомым тебе Фёдором, будущим русским градостроителем. Итак, прошло 24 года… Давным-давно бочка была главной упаковкой. И что только в них не хранили: и капусту, и мёд, и квас. А еще в бочках перевозили известь для строек и многое другое.

Солнышко взошло над лесом — красным блинком покатилось по небу. Нюшка шла по путику[15] с коромыслом. Не шла, плыла лебёдушкой, как мамка когда-то учила, ступни ставила след в след. На лебёдушку пока мало похожа, так, утица серая. Это все из-за коромысла да вёдер. Тяжёлые. Впились в худенькие Нюшины плечики. А она старается, виду не кажет. Только лоб в испарине, да пятки пыль дороги припечатывают. Саян[16] на Нюшке старенький, какая уж тут лебедь, Ну, а сама — глаз не отвести. Коса за спиной — тяжёлая, бьёт, тянет Нюшину голову, спина прямая, тетивой лука натянута Глаза у Нюшки — серые. В них радость и удивление от всего, что на пути. Коза соседская колокольчики жует — сладкие, а они звенят:

— Нюшка, помоги! Прогони это чудо рогатое! Сжуёт ведь, не поперхнется.

Как тут? Коромысло не бросишь. Скорее надо, тятя купель[17] мастерит в монастырь, скоро закончит — покормить надобно.

— Нюшка — кадушка! Нюшка — кадушка!

Нюшка даже бровью не повела, как мамка когда-то учила: обзывают — делай вид, что не тебя, сами отстанут.

А тут еще пуще:

— Нюшка — кадушка!

Ясно, кто старается, Гришка, соседушка окаянный! И чего ему с утра пораньше не спится? Уже год прохода не дает. Она, конечно, догадывается, чего ему неймётся. Бабушка Фрося прошамкала давеча с печки:

— Кто кого чубит[18], тот того и любит.

Только Гришка зря старается, её сердечко занято уже. Правда, об этом никто не знает, кроме самой Нюшки, конечно. Сердечко ее ухает прямо к пяткам, когда она Егоршу видит, Гришкиного старшего брата. А тот и не смотрит. Она для него — пустое место, чадо несмышлёное. Егорша у тяти в подмастерьях[19], клёпки мастерит. Руки у него сноровистые. Клёпка, она как есть — главная часть у бочки.

Егорша молчаливый, слова из него не вытянешь, не в пример братцу Гриньке- озорнику и балаболке. Молчун с серыми глазами. Как глянет порой на Нюшу, сердце, как птица, забьётся. Не поймёшь, чего смотрит. Сказал бы словечко заветное, она бы точно взлетела. Бабушка давеча про него молвила — парень утешный[20], а то, что молчун, так это правильно. Мужик болтун — последнее дело. Это Нюша и без бабушки знает. Мужик — основа, камень, а кто видел болтливые камни? Женщина — да, хотя празднословие и женщину не красит. Так ей бабушка внушает.

— Юница скромностью и целомудрием красива, а не внешней красой. Очи не поднимай, если хлопец рядом, вперед не лезь. Тебя и так заметят по добродетелям и трудам твоим.

Про внешнюю красу Нюша не согласна. Как же без красы юнице? Как же косу свою не холить, как же на отражение свое не полюбоваться? Может и грешно, только отказаться от этого это по силам. Да и на Егоршу она смотрит украдкой, по той тропке бежит, где он ходит. К батюшке лишний раз не преминет забежать: то квасу поднесет, то спросит что. Егорша глаз не кажет, утешный. Может и утешный, только Нюша этого пока не видит.