Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне - [2]

— Нет о нем ничего, он же жил почти пятьсот лет назад. Только стена и осталась.

— Грустно, если ты и вправду так думаешь. И за Фёдора Коня обидно.

— Да если бы этот Фёдор Конь пожил бы неделю в моей шкуре, и он бы полюбил суп из пакета. Мне сегодня еще в музыкалку, потом уроки сделать, в английскую школу, стихотворение назавтра выучить.

— Всё понятно. Ну, и нечего было браться. История не терпит суеты.

Нюша вышла из класса разобиженная. Навстречу мчался первоклассник, напуганный звонком на урок. Врезался в Нюшу и завизжал на весь коридор, как поросёнок.

— Чего кричишь? — достала из кармана платок, вытерла мокрый нос первоклассника.

— Звонок ведь! — удивлённо посмотрел на глупую семиклассницу.

— Ну и что?

— Наругают.

Передразнила:

— На-ру-гают. Тоже мне, мужик. Ты знаешь, кто такой Фёдор Конь?

— Не-а. Я с лошадками не играю, у нас Лерка лошадку в школу таскает, она у нее в портфеле. Как маленькая. А я уже большой.

Первоклассник по привычке шмыгнул носом и стремительно рванул в класс.

— Вот насекомые, надо же. Ведь повырастают когда-то, чудики, будут рефераты писать…

В коридоре тишина, урок. Из-за двери голос Ирины Валентиновны, первой учительницы. Объясняет что-то своим деревянным голосом. У Ани почерк никак не ставился, буквы вкривь и вкось. Лучшим способом было разорвать ее тетрадь в клочья. Писать лучше не стала, но с тех пор возненавидела чистописание. Хорошо, клавиатура компьютера появилась, подружка ненаглядная.

— Ты чего такая? — навстречу Катя, одноклассница.

— Реферат вчера готовила, уже в первом часу печатала, не выспалась, кроме него по математике к контрольной готовилась, по русскому куча правил, по биологии зачет. А в итоге реферат — полуфабрикат.

— Что не так?

— Все не так. А главное «не так» то, что он из интернета.

— Понятно. Что делать будешь, чтобы было «так»?

— Не знаю, времени мало осталось. Может, поменяю тему. Зачем этого Коня взяла? Древность дремучая. Фиг что найдешь про него. Может, на биологию попросишься, тему про лошадь возьмешь? Материала точно больше. У моей бабушки есть конь в деревне.

— В деревне?

— Ага, Фунтик, у соседа. Настоящий!

— Настоящий?

— Поедем, пообщаешься в живую.

— С таким именем смешным? Как у поросёнка.

— Имя для коня не подходящее. Это точно. Время Росинантов и Буцефалов прошло. Дядя Петя, хозяин — прикольный, без шуток не живёт. Тем более, Фунтик по весне — золотой конь: и накормит, и напоит.

— Тебе шуточки, а я зашиваюсь.

— Пошли в столовку, поедим, может, какая мысль придет умная на сытый желудок?

— Не, я домой. Отец сегодня дома, просил не задерживаться.

— Везёт, а мне можно не спешить, мама после восьми приезжает, только по телефону воспитывает.

Москва, апрель 1566 г.

Десятилетний мальчишка, Федька Петров, будущий великий зодчий, едет с отцом, Савелием Петровым, тверским мастером, в Москву строить Опричный двор[1]. На Руси тревожно. С запада норовит оторвать себе кусок — Смоленщину — Польско-литовское княжество. На юге — татары, память о которых еще слишком свежа. Тяжко. Непосильную эту ношу помогают нести труд да молитва. Строительство на Руси всегда начиналось с храма, причем строили всем миром. Поэтому деревня, где был храм, именовалась селом. Село — сила. Русь всегда крепка была своими селами. Село давало хлеб, село давало воинов — защитников.

Эти времена оставили в нашей памяти много святых молитвенников за Русь. Один из них — наш смоленский — Герасим Болдинский, русский святой, подвижник, основавший на Смоленщине Болдинский монастырь. Существуют неоспоримые сведения, что Федька Петров, а впоследствии — Федор Конь родился на Смоленщине, более того, он связан с Болдинским монастырем крепкими узами веры и любви к родной смоленской земле.

— Федька! Москва-матушка! Что зазевался? Приехали почти! — Савелий потрепал сына по непослушным густым вихрам, торчавшим из-под шапки. А Федька, закусив губу, восторженно смотрел на голубое московское небо. Весна как хорошая хозяйка, готовила город к Светлому празднику [2] — раскрашивала прозрачной синевой небо, золотила ласковым солнцем купола храмов, а потом, как юница[3] голубоглазая, засматривалась на свое отражение в тронувшейся ледоходом Москва — реке.

Отец неторопливо правил лошадкой. Задумчивое лицо его светилось тихой радостью. Предстояла работа, а отец любил ее заветно. Владел топором мастерски, возводил хоромы — залюбуешься, украшал резьбой — птицами да цветами. У Федьки первой игрушкой тоже был маленький топорик, сделанный отцом своему первенцу. Сколько себя помнил Федятка — всегда рядом отец. Видел, как дома из-под отцовского топора росли, как грибы в лесу. Больше всего, конечно, любил, когда строили церкви да колокольни — круглые купола, золотистые стены. Словно свечки, светили храмы, возведенные отцом.

— Святое дело, сынок, храм построить. А самое главное — храм в своей душе!

— Это как, тятя?

— Любовь растить надо, как цветок.

— Как можно любовь растить? Тут любишь или нет. Я вот тебя люблю, мамку, Андрюшку Клепку. А вот Домашу — нипочем, она у меня давеча свистульку забрала и не признается. Как ее любить, Домашу-то?

— Глупый ты еще, Федька. Усвоил, что любовь может быть за что-то. Вот птица сидит, видишь? — Отец отложил кнутовище и протянул сильную, словно вырубленную тем же топориком из дерева, ладонь.