Зачем России Европа? - [42]

Попросту говоря, сербы сорвались с цепи. У них был свой имперский проект — Великая Сербия. И когда понадобилось для этого расчленить единокровную и единоплеменную Болгарию — они без колебаний в 1913 году ее расчленили. В союзе с турками, между прочим, с которыми еще в 1912-м воевали.Как доносил русский военный аташе в Афинах П.П. Гудим-Левкович, «разгром Болгарии коалицией Сербии, Турции Греции и Румынии,т.е. славянской державы — коалицией неславянских элементов с помощью ослепленной мелкими интересами и близорукостью Сербии, рассматривается здесь как полное крушение политики России на Балканах, о чем говорят даже мне, русскому, с легкой усмешкой и злорадством».

А если понадобится завтра сербам расчленить для своих целей Австро-Венгрию, как намеревались сербские военные, то уж перед этим они заведомо не остановятся. Поэтому единственной возможностью уберечь Россию от вовлечения в европейский конфликт перед лицом отвязанной Сербии представлялась Милюкову «локализация конфликта», что в переводе с дипломатического на русский означало предоставить Сербию ее судьбе. Обосновал он свое предложение так: «Балканские народности показали себя самостоятельными не только в борьбе за освобождение. но и в борьбе между собою. С этих пор с России снята обуза об интересах славянства. Каждое славянское государство идет теперь своим путем и охраяет свои интересы. Россия тоже должна руководиться своими интересами. Воевать из-за славян Россия не должна».

Все, казалось бы логично. И Сербия даже не названа по имени. Но шторм в «патриотической» прессе грянул девятибальный. Панслависты были вне себя. Милюков чуть было не потерял свою газету «Речь». Пришлось отступать. Далеко. Короче, повторил Милюков судьбу Сухомлинова, переменившего, как мы помним, в аналогичной ситуации фронт за год до него. Третья попытка удержать Россию на

краю была (или могла быть) намного более серьезной.и требует отдельного обсуждения. Но прежде

ОШИБКА СТОЛЫПИНА

Нет сомнения, что здравомыслящая часть высшей петербургской «номенклатуры» была согласна с Милюковым. Столыпин не раз публично заявлял, что «наша внутренняя ситуация не позволяет нам вести агрессивную политику». С еще большей экспрессией поддерживал его министр иностранных дел Извольский: "Пора положить конец фантастическим планам имперской экспансии«.И уж во всяком случае вступаться за отвязанную Сербию было для России, как все понимали, смерти подобно. Ведь за спиной Австро-Венгрии, которую отчаянно провоцировали сербы, стояла европейская сверхдержава Германия. Но и не вступаться за них перед лицом бешеной «патриотической» истерии могло означать политическую смерть, как на собственной шкуре испытали в 1912 году Сухомлинов, а в 1913-м Милюков. Вот перед какой страшной головоломкой поставила предвоенную «номенклатуру» царствовавшая в тогдашней Росии очередная ипостась славянофильства, панславизм.

Единственным человеком, чья репутация спасителя России, могла противостоять панславистскому шторму, был Столыпин. Во всяком случае в 1908 году — пока страх перед революцией еще не окончательно развеялся в «номенклатурных» сердцах. И тут совершил он решающую ошибку: он недооценил опасность. Отчасти потому, что внешняя политика вообще мало его занимала. От нее требовал он лишь одного — мира. По крайней мере, на те два десятилетия, что нужны были ему для радикальной «перестройки» России. Его увлеченность своей крестьянской реформой понятна.

Но простительно ли было Председателю совета министров империи не обращать внимания на растущую напряженность в Европе, на отвязанность Сербии и националистическую истерию в России? На то, от чего с ума сходил его собственный министр иностранных дел? На то, что один неосторожный шаг Сербии — а Россия,как мы знаем, удержать ее от такого шага не могла — и камня на камне не осталось бы от всей его «Перестройки»? И достаточно ли было для того, чтоб ее спасти, делать время от времени антивоенные заявления?

На самом деле требовалась столь же радикальная переориентации внешнеполитической стратегии России, какую предпринял он в политике внутренней? И для этого следовало создать столь же квалифицированную команду, какую создал Столыпин для крестьянской реформы. Днем с огнем искать людей, способных предложить принципиально новые идеи. Ничего этого,увы, Столыпин не сделал. Самонадеянность подвела, Не понимал, что для царя и его окружения он всего лишь мавр, которого вышвырнут, едва убедятся, что он свое дело сделал. Не понимал, что , что время, короче говоря, работает против него и надо спешить.

Так или иначе, сильную внешнеполитическую команду Столыпин после себя не не оставил, «людей с идеями» не нашел. И это особенно обидно потому, что и ходить далеко для этого не нужно было. Человек,предлагавший своего рода ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЙ ЭКВИВАЛЕНТ столыпинской реформы, был под боком, в его собственном МИДе лишь двумя ступенями ниже министра.

ПЛАН РОЗЕНА

К сожалению, узнали мы об этом слишком поздно. Узнали из мемуаров Р.Р. Розена, изданных в 1922 году в эмиграции в Лондоне. Розен, кадровый русский дипломат, бывший посол в Японии, исходил из того, что первоочередной задачей внешней политики столыпинской России был «отвязаться» от союзов, навязанных России контрреформой Александра III и способных втянуть ее в ненужную ей и непосильную для нее войну, — как от «рокового альянса» с Францией, так и от обязательств перед Сербией. И объяснял, как это сделать Цинично, но в рамках тогдашней международной этики.