Зачем России Европа? - [43]

Розен понимал, что в обозримой перспективе идея Витте вполне бесполезна, но для того, чтобы «отвязаться» от Франции, она была превосходна. Заведомый отказ Франции присоединиться к Континентальному союзу, предложенному Россией, мог быть истолкован как отказ от сотрудничества и разрыв обязательств по альянсу. Сложнее было с Сербией, но и тут можно было рассчитывать на могущественную союзницу, императрицу. Фанатическая роялистка, она никогда не простила сербам убийство короля Александра Обреновича и королевы Драги в ходе государственного переворота 1903 года.

Да и счет предательствам, который Россия могла предъявить Сербии был устрашающим. Начиная с того, что, присоединившись к Австрии на Берлинском конгрессе 1878 года, Сербия отняла у России все плоды ее победы в Балканской войне и кончая отречением от России в 1905 года самый трудный ее час, когда она больше всего нуждалась в союзниках. А ведь в промежутке было еще худшее предательство: союз сербов с Австрией в 1881-1896, т.е. сразу же после того, как Россия положила десятки тысяч солдат под Плевной во имя сербской независимости..

Но главное даже не в этом. России вообще нечего было делать на Балканах, считал Розен. Более того, ее присутствие там противоречило ее экономическим интересам. Если состояли они в свободном проходе ее торговых судов через проливы, то дружить для этого следовало с Турцией, тяготевшей к Германии, а вовсе не с Сербией. Требовалось поэтому забыть о «кресте на Св Софии» и прочей славянофильской дребедени и, опираясь на поддержку императрицы (а, стало быть, и царя, который, как известно, был подкаблучником) и мощного помещичьего лобби, чье благосостояние зависело от свободы судоходства в проливах, развязать широкую антипанславистскую кампанию за вооруженный нейтралитет России в европейском конфликте. И требовалось это срочно — пока звезда Столыпина стояла высоко.

Другого шанса, по мнению Розена, спасти реформу — и страну — не было. Перенос центра тяжести политики России с европейского конфликта и балканской мясорубки на освоение полупустой Сибири как раз и обеспечил бы Столыпину те двадцать лет мира, которых требовала его «Перестройка». Я не знаю, какие изъяны нашел в этом плане Столыпин, но знаю, что нет никаких свидетельств того, что он принял план Розена к исполнению. Быть может, потому, что, подобно другому «перестройщику» России много лет спустя, планировал химеру. Его идея «самодержавия с человеческим лицом» имела ровно столько же шансов на успех, сколько надежда Горбачева на «социализм с человеческим лицом». Но если Горбачев все-таки добился крушения внешнего пояса империи, разрушив таким образов биполярный мир,балансировавший на грани самоуничтожения, то Столыпин всего лишь оставил Россию БЕЗ ЛИДЕРА — перед лицом грозящей ей катастрофы.

* * *

Нет спора, известный британский историк Доминик Ливен прав, когда пишет, что «с точки зрения холодного разума ни славянская идея, ни косвенный контроль Австрии над Сербией, ни даже контроль Германии над проливами ни в малейшей степени не оправдывали фатального риска, на который пошла Россия, вступив в европейскую войну». Ибо, заключает он, «результат мог лишь оправдать мнение Розена и подтвердить пророчество Дурново». Но сама ссылка историка на Розена и Дурново свидетельствует, что пошла Россия в июле 1914 года навстречу катастрофе не по причине отсутствия «холодного разума», но потому, что в решающий час оказалась без лидера, способного противостоять националистической истерии.

Source URL: http://www.diletant.ru/articles/19817720/?sphrase_id=766659

* * *

Террор спецслужб и еврейский вопрос

15 октября //16:28 В одном из предыдущих очерков я обещал читателю продемонстрировать документально абсолютную уверенность третьего поколения славянофилов в том, что сокрушив Германию, Россия непременно займет ее место на сверхдержавном Олимпе. Уверенность, которой заразили они своих бывших оппонентов — западников. Оказалось, как и следовало ожидать, что проистекала эта уверенность из общего их взгляда на роль России в мире. И на будущее мира вообще. Из взгляда, отражавшего особенности режима контрреформ (1881-1905), породившего этих «третьих» (назовем так для краткости третье славянофильское поколение). Придется начинать с этих особенностей

«РОССИЯ ПОД НАДЗОРОМ ПОЛИЦИИ»

Это, собственно, название статьи Петра Струве («Освобождение», 1903). Автор так суммировал в ней итоги того, к чему привел Россию режим контрреформ: «всемогущество тайной полиции». Говоря современным языком, террор спецслужб. Можем ли мы доверять оппозиционеру из заграничного журнала? Даже бывший начальник Департамента полиции А.А. Лопухин, был совершенно с этим диазнозом согласен: «Все население России оказалось зависимым от личных мнений чиновников политической полиции». Джордж Кеннан, родственник знаменитого дипломата, описал это еще эффектнее. Ему тогдашние российские спецслужбы представлялись «вездесущим регулятором всего поведения человека, своего рода некомпетентной подменой божественного Провидения».

Иначе говоря, на финишной прямой, на последней накануне «национального самоуничтожения» ступени деградации оказалось русское самодержавие полицейской диктатурой, идейно пустой, интеллектуально нищей. Удивительно ли, что таким же было и порожденное им славянофильство? Ни следа не осталось в нем от наивной утопии его родоначальников, все еще мерцавшей, как мы помним, отраженным светом декабристского свободолюбия. Даже от романтических порывов второго поколения ничего не осталось — ни от православной окрыленности Достоевского, ни от мрачного византийского вдохновения Константина Леонтьева. Вот три главных постулата, которыми они руководились.