За правое дело - [36]

— Че-чрез-вы-чайное… Это какое же будет?

— Важное, тять. Особое.

— Так, так… А ну-ка, читай, об чем председатель Совета наш, товарищ Антонов, на энтом заседании баял. Вот отсель.

— «Сейчас германские империалисты ведут наступление по двум направлениям: на Кубань, где впереди идет генерал Краснов…» — читал Денис.

— Краснов… Краснов… Чегой-то не слыхал ране. На Кубань, значит. Ишо куда?

— «…Второй путь, по которому идут германские полчища, — это наш район, это уже так близко, это уже у нас…»

— Это как же, на Саратов, а? Ахти, беда какая! Только слободной жизнью зажили, а тут — нате!

— «…В Самаре — союзные войска и чехословацкий корпус. Красноармейцы не смогли оказать сопротивления одиннадцати или двенадцати тысячам белочехов. Часть их была загнана в реку Самару, которая наполнилась трупами убитых, часть их была расстреляна, а часть отступила…»

— Вот штука! Слыхала, мать, на какую подлость гидра могет иттить! Ишо что?

— «Временное сибирское правительство в Омске предложило Совнаркому компромисс…»

— Это чего?

— Не знаю. Может, дальше понятно будет.

— И то верно. Читай.

— «…компромисс: сибирский хлеб взамен обязательства: не трогать временное сибирское правительство…»

— Во как! Значит, их не трожь, а они промеж тем войну супротив нас готовить? Ах, шельмецы, ах, супостаты! Чего удумали: их не трожь, а они нашим хлебом нас кормить допущают! И когда только всю эту подлость изведут люди!

2

Думы о Верочке, беспокойство за ее новое житье у таинственной «генеральши» все больше захватывали Дениса. Почему она не сказала ему свой новый адрес, даже не разрешила искать ее? Не попала ли она в какую беду? Ведь рассказывают же всякие страшные истории с выкупом и убийством детей…

И Денис решил навестить тетку Марфу. Может, она что-нибудь расскажет ему о Верочке. А может быть, пока не поздно, уговорить Верочку вернуться к Марфе? Чем-то пугает Дениса эта добрая «генеральша»: все живут голодно, а она вон как ест сладко, еще и подарки дорогие делает. Уж не знается ли она с разбойниками, что ловят в Саратове детей, а потом требуют за них выкуп?..

Калитка на этот раз была на запоре. Денис постучал. На стук не ответили. Постучал еще, громче.

— Кого надо? — раздался во дворе сиплый мужской голос.

— Откройте, пожалуйста! Это я, Денис, к тете Марфе я.

Прошла еще минута, когда наконец защелкали запорами калитки и в щель высунулась нечесаная голова хозяина дома.

— Нету ее, сынок, твоей тетки Марфы.

— Где ж она?

— Марфа-то? В больницу свезли. Видал, чего во дворе сделали?

Щель в калитке увеличилась на длину цепи, и Денис увидел весь белый, будто усыпанный снегом, дворик.

— Что это?..

— Холера, чего еще. И нам с хозяйкой велено никого не пущать, из дому не уходить. Соседские дворы и те после твоей тетки Марфы изгадили…

— Она померла?!

— Не то чтобы померла, а близко к этому. На руках снесли. Беги-ка, сынок, домой, покуда не увидали тебя тут. И тебя заберут, и меня с тобой вместе.

И калитка захлопнулась перед носом ошеломленного Дениса. Вот так и свиделся! Как же он теперь найдет Верочку?..

Телега, покрытая грязно-белым брезентом, едва не наехала на него.

— Эй, парень, ослеп! Чего под мертвяков лезешь!

Денис отскочил в сторону, пропустил мимо себя телегу, шедших за ней в белых халатах людей. Из-под наброшенного на повозку брезента торчали голые желтые ноги. Бедная, добрая Марфа, неужели и ее так же, под брезентом? А вот Верочка спаслась. «Знаешь, Денис, у меня все время какое-то злое предчувствие, со мной непременно должно случиться что-то ужасное». А случилось не с ней, а с Марфой. И вдруг поймал себя на мысли: Марфа больна, может быть, умирает, а он все о Верочке…

Денис обернулся, с тоской посмотрел на удалявшуюся телегу. И вдруг бросился догонять ее.

— А где та больница, дяденька? Куда с холерой возят…

Человек в халате сурово посмотрел на Дениса.

— А тебе зачем, парень?

— Тетку мою туда свезли. Еще вчера свезли…

— Ясно. Только неча тебе ее искать, не допустят. Гляди, самого тебя не свезли чтобы. Но, трогай! Ишь уши развесила! — крикнул он на прислушавшуюся к ним дохлую лошаденку.

— Постойте, дяденька! — снова догнал телегу Денис, вцепился в шедшего за ней санитара.

— Чего еще?

— Где та больница, дяденька? Мне ее очень, очень надо, дяденька!

— Вот прилип! Не пустят тебя туда, зачем тебе знать? Не пустят!

— Все равно скажите. Я прошу…

— Да ты что, белены объелся? Или мамка тебя такого родила? Гляди, пристал как, — обратился он к двум другим санитарам, равнодушно оглядывавшим Дениса.

— Скажите, дяденька!

— Тьфу! Ладно, шагай за нами.

И телега дернулась, стоная и сотрясаясь, покатилась дальше.

— Так вот оно как было-то, — заговорил после некоторого молчания санитар, обращаясь к шедшему рядом с ним возчику. — Сидор-то Иваныч — умница был человек! — отступиться не пожелал и, стало быть, опять до начальства. «Ежели, говорит, я холеры от катара не распознал и всю вашу эпидстанцию в сумление ввел и облыжную тревогу устроил, то не место мне в больнице врачом сидеть, а пошлите меня в санитары. А токмо, говорит, мертвяка того…» Мертвяка, понял! Вот ведь как наперед все видел! А ведь больной-то еще в своем уме был, когда его из нашей больницы в тифозную забирали… «Так вы, говорит, того мертвяка мне покажьте, чтобы я мог свою ошибку признать или, обратно, всех вас в бездействии обличить, потому как с холерой не шутят». Во как!