За правое дело - [33]

— Вот она, наша бурлацкая благодать! — вытягивая над костром руки, мечтательно произнес отец. — Бывалоче, тягаешь баржу, тягаешь — силушки уже никакой, пот с тебя этак же, как с твоих штанов, водой льется. Нога по колено в песок тонет, потому как всю силу бечеве отдаешь, товарищев не подводишь. А тут ишо солнце тебе в холку — быдто горишь весь, и в глазах темень. А отдыхать не моги: быстряк, стрежень. Баржа тебя назад тянет, а ты ее опять же вперед, за быстряк норовишь вывести. Вот так, бывалоче, до ночки и ходишь. А лямку снял — тебя ровно во хмелю альбо ветром качает. Пал бы в песок — и все тут! Опять нельзя — потому как твой черед кашеварить. Вот и ползаешь по кустам, сушняк шаришь, воду с реки несешь. А после костер. И только он этак же огоньком пыхнет, темень пугнет — и куда все подевается: и усталь, и ломота в спине — все! Уж до чего сердцу люб! Дымком балует, ажно слезой глаза вымоет, а приятный. Глядишь в его — и вся быдто твоя жисть в ем глядится. И как малый ты был да бойкий, и поболе — когда тоже горя не знал, и молодость твоя тут, и, стало быть… все тут…

Савелий Кузьмич умолк и долго, без надобности ковырял в костре суковиной, пряча под вислым лбом подернутые тоской влажные глазки.

Денис не мешал ему. Отец и раньше, вороша прошлое, прятал от всех навернувшуюся на глаза грустинку. Денис знал про всю его бурлацкую и рабочую жизнь, знал больше от матери, тоже никогда ничего не рассказывавшей о себе. И жалел отца. Вот и сейчас, глядя на упавшую звезду и желая увести отца от печали, воскликнул с живостью:

— Эх, узнать бы, куда звезды падают!

— Это зачем? — очнулся от дум отец.

— А как же! Может, она вся из золота, серебра или же самоцветов.

— Ну! — построжал тот.

— Так богатство же! — не замечая отцовской строгости, все больше увлекался Денис. — Найти бы такую, хоть самую маленькую, — сколько добра накупить можно! Домина бы такой сгрохали, как у попа, а то и краше! И каждому по комнате было б. И лодку эту долой, а заместо ее…

— Будя! — сердито оборвал отец.

— Вы что, тять? — испугался Денис.

Савелий Кузьмич в сердцах ковырнул костер, обломил, бросил в огонь суковину. И, не глядя на притихшего в страхе сына, глуховато, с досадой сказал:

— Не то баешь ты. И байка твоя худа.

— Да ведь я так… Я же знаю: звезды на землю не падают, они в небе сгорают…

— Все одно! — снова оборвал отец. — И думать об том не смей! Люди сколь веков с богатством не ладили, потому как вся зло от его… Неча тебе в небе искать, вот где у человека должно богатство! — ткнул он пальцем в большой выпуклый лоб Дениса. — Все тут! А ежели его мало альбо вовсе нет — себя вини, а на богатство не зарьсь. И в думках не моги держать такое, чтобы легкую жисть искать на манер купцов альбо другой протчей гидры! Из земли встану, а прокляну! — И, медленно отходя, пристально вгляделся в поникшего над костром Дениса, внятно спросил: — Понял ли?

— Понял, — пролепетал тот.

— Вот так. А хошь, я тебе притчу одну скажу? — уже примирительно спросил Савелий Кузьмич поникшего было сына.

— Какую, тять?

— Бурлацкую, — загадочно улыбнулся тот. — Это и про звезду твою, и про то, какие она с людьми шутки строит… Брось-ка еще в огонь хворостинку, видеть тебя хочу, баять легче…

5

— Было это в старинную старину, наперед Стеньки Разина, а то и допрежде. Тягали в ту пору бурлачки баржу с товаром. Вот по этой самой матушке-Волге. Купец на барже песни орет, водку хлещет, а бурлачки, опять же, тягают. А почему такая радость купцу — а потому, что такого товару достал, что и свет не видел! Все одно, что твоя звезда с неба упала, фарт, значит. С пьяну-то да радости дурить зачал. Ну, известно, купец дурит — ему хошь цыган подавай, хошь козу в юбке — тешиться бы над кем было. А тут что: вода, горы Жигули да синяя крыша — нечем душу развлечь. «Эй вы, орет, господа сермяжные! Извольте со мной в шашки играть, тоска меня гложет! Кто кого обыграет — тому шутку придумывать. Для всеобчей потехи. Альбо чарку испить».

Боязно бурлачкам играть, шутов из себя строить, а чарку испить охота. Стали по одному на борт лазать, в шашки с купцом играть. Все баржу тягают, а один — в шашки режется, во как! Купец-то хмельной-хмельной, а играл шибко ловко. И никто у него, бестии, выиграть не могет. Сапоги лижут, петухами орут, по всей палубе без штанов зайцами скачут; купца, стало быть, потешают.

И пришла тут очередь последнему бурлачку идти. Смирный такой был, работящий. И на манер твоей про звезду байки умел складать — про легкое счастье. Ну, тогда, вишь, иное дело было, сынок. Байка такая, она нашему люду душу грела, потому как в девствительности, сам знаешь, звезды на небе сгорают. И бурлачкам тем оченно уж он полюбился: тихой, воды не замутит, а байками — тоску застит… Подкинь-ка еще, сынок, хворостинку, видеть тебя хочу…

И что думаешь? — продолжал Савелий Кузьмич, когда огонь снова разгорелся. — Выиграл ведь он у купца! Может, купец устал в шашки думать, может, удача тому была — а купца обыграл. И от чарочки отказался. «Непьющий я, говорит, ваше степенство. Извольте, говорит, сами теперь штаны скидать и козлом прыгать». Купца ажно в жар кинуло. С лица сменился, брюхом трясет: «Ах ты, блоха сермяжная! Да какое ты имеешь полное право потеху надо мной строить! Я ж тебе сдуру проиграл, а ты вона что! Не хошь чарку испить — ступай, отколь пришел!» А тот свое: «Сполняйте, говорит, ваше степенство, добром прошу». И в глазах строгость. А тут и бурлачки лямки бросили, товаришка поддержали: «Извольте просьбушку уважить, ваше степенство, по уговору. Чарочки он твоей не пил, а потому сымай портки, козлом прыгай». Купец туда-сюда, судом грозит, а бурлачков трусит: места глухие, дикие, ну как еще в реку кинут… «Ладно, говорит, бери шкуру соболью, а меня не замай, не страми мою купецкую славу…» Куда и хмель делся! А бурлачок свое: «Дешево же ты свою славу ценишь, ваше степенство. Прыгай!» Затрясся купчина, побелел весь. «Ящик шкурок возьми, сотенную в придачу!..» Задумался бурлачок: шутка ли — соболей ящик! И говорит купцу: «Это дело. А ведь я, ваше степенство, тоже думку имел: проиграю — себя решу, а изгаляться надо мной не дам. Альбо откуплюсь чем…» — «Чем же ты, такой-сякой, откупился бы?» — «А хошь бы и тем, что в даровые работники к тебе пошел, на всю свою горькую жизню». Заело купца: экий урон понес сдуру-то! А еще и дарового работничка упустил. «Давай, говорит, еще в шашки сыграем?» А у самого думка: не в раз, так в два, в десять разов выиграю — и все возверну. Еще и дарового работничка в придачу… Да ты куда глядишь? Слышишь ли?