За далью непогоды - [64]

Иванецкий, бледный, укутанный в два тулупа, боком съезжает с сиденья, вытягивает далеко ноги, чтобы дотянуться до сапог Басова носком теплых унтаек, сшитых из оленьей шкуры. Никита чувствует, как блуждает по его лицу виноватый, заискивающий взгляд Иванецкого. Вымаливает прощение. Никите кажется, что он равнодушен сейчас к Иванецкому и потому справедлив. Задача была в пределах нормальных человеческих возможностей… Он не находит смягчающих обстоятельств, и ему хорошо, приятно от своей твердости.

Глаза у Иванецкого студенисто-стеклянные, не понять — от холода или от страха? Широкие ноздри обвисли, как у загнанной гончей. Понял, что Барахсан скоро и уже другой пойдет разговор с ним, и заерзал теперь, запереживал. Рыжие бакенбарды сделались вроде краснее, заблестели, закурчавились, а то на сбившийся войлок смахивали…

Никита встал, подошел к докторше, растерянной неоправданным вызовом, сидевшей пристыженно и одиноко у иллюминатора, и накинул на ее куцую, на рыбьем меху шубейку свой, с кожаным верхом, комсоставский тулуп.

По лесенке-трапу втиснулся через узкий люк в пилотский отсек, но даже пятками чувствовал, что Иванецкий прилип к ним глазами. И с горечью, с обидой подумал: все-таки сам виноват, сам. Не надо было посылать Иванецкого!.. До этой минуты утешал себя тем, что понадеялся на Иванецкого как на человека, а на самом деле не человеку, горластой зависти уступил. Вроде как смалодушничал…

— Бросьте хмуриться, Никита Леонтьевич! — прокричал командир экипажа. — И так темно от туч… А то мы по колчам вас провезем, вытряхнем весь мусор, точно, Сеня?!

— Как пить дать! — отозвался напарник и чуть потянул рычаг, отчего вертолет запрыгал, как мячик, по синусоиде.

Басов беспомощно улыбнулся.

— В Барахсане не заночуете? — спросил он.

— Нет. Доставим вас — и сразу же в порт приписки. У нас тоже закон моря! — И подмигнул Басову.

Никита спустился в салон; подойдя к погрустневшему вдруг Алимушкину, положил ему руку на плечо.

— Полетишь с этим бортом, — прокричал он ему, — пока погода…

Алимушкин кивнул.

— Не переживай, брат, — Никита снова наклонился к уху Алимушкина, — Бородулин расшибется, но пробьет трассу.

— Да, проутюжит, — в тон рассмеялся Алимушкин. — Мне чего-то Витю Снегирька жалко. Не помял бы его твой ас… Как думаешь?!

— Не-ет… Вите это на пользу. — И признался: — Я бы и сам кое-чему у Бородулина поучился. Хватка у него зверская, железная.

— Так в чем же дело?! — усмехнулся Петр Евсеевич. — Засучай рукава и громи теперь направо-налево…

— Дело в том, что у меня ты рядом, а у него Снегирев.

— И вся разница?!

Никита пожал плечами. В скептическом «громи» Алимушкина ему почудилась не только насмешка, но и предупреждение насчет Иванецкого, и это отозвалось в нем досадой. Он не стал ни о чем переспрашивать. А Алимушкин, переждав рысканье вертолета, вызванное сильным порывом бокового ветра, прокричал:

— У них у обоих (имел он в виду Снегирева и Бородулина) характер еще не отстоялся, не знают, что через минуту выкинут. А нам наш уж поднадоел. Не так ли?!

Вечером, на совещании по зимнику, проходившем уже без Алимушкина, Басов рассказал о поездке на трассу, о сложившейся там обстановке. Не хотелось ему говорить об Иванецком, — может быть, потому, что всем хорошо помнилось, как Басов отводил возражения против его кандидатуры, а теперь он и сам не знал, как быть с ним дальше. Но как факт признал:

— Иванецкий, хотя медицина и поставила свой диагноз — что-то вроде расстройства нервной системы, — подвел нас. Не выдержал трассы…

И замолчал. Гаврила Пантелеймонович, разумник, выручил его своим вопросом.

— А какое же твое мнение теперь, Никита Леонтьевич, — говорил он врастяжку, — о Бородулине?

— Да такое же, как и твое, Гаврила Пантелеймонович! Что Бородулин самозванец, это пока не большая беда, мириться можно. Главное, конечно, суть человека. По замашкам он артист или анархист — сразу не разобрал, но колонну проведет, не сомневаюсь.

— Провести-то проведет, — повторил Силин, — а сколько у них машин теперь — одиннадцать или двенадцать?

— Двенадцать.

— Дюжина… А останется, дай бог, пять или шесть… что нам от этого?

— Машины есть и на устье. Расконсервируем. А от Бородулина нужен зимник, трасса!

— Нас так и не подключишь? — заранее обижаясь на Никиту за отказ, спросил Коростылев. А смотрел на Анку, чтобы поддержала его. Ведь вместе просить сподручнее.

— Подключу, — засмеялся Никита. — С завтрашнего дня начинайте строить мост на Сиговом ручье. Леха Дрыль у тебя еще цел, работает?

— Цел, — под общий смех признался Вася, не понимая, к чему это.

— Назначь его бригадиром. Он как-то заикался, что есть у него насчет полярных мостов какая-то гениальная идея…

— Вся идея у него в Клавке! — пошутил кто-то.

— Мужичок простоват, да тороват, — поддержал Басова Силин. — Да и я помогу, если что…

— Вот и договорились, — подвел черту Басов. — Чтобы к возвращению колонны мост через Сиговый был. Так и так — ручей этот нам не миновать…

После совещания Силин задержался у Басова, вопросительно посмотрел на него:

— Ну, а чего не досказал?!

— Я, Гаврила Пантелеймонович, хотел там остаться, — неожиданно признался Никита и покраснел, — на зимнике…