За далью непогоды - [54]

Алимушкин давно догадался, что простецкие хитрости Малышева и все его аналогии рано или поздно обернутся к нему, и был готов к вопросу.

— Я женат, — ответил Алимушкин. — Был женат… Рак… Вот уже пять лет одни с дочерью. А дочь скоро сама станет матерью — вышла замуж. Так что… — Он развел руками, давая понять, что его удерживать некому.

Малышев помолчал. Алимушкин, выдержав паузу, сам поинтересовался.

— А вы, простите… — спросил он, — ваша жена работает или по хозяйству?..

Малышев недоуменно вытаращил голубые, увеличенные за стеклами очков глаза, потом часто-часто заморгал, и лицо его покрылось улыбчивыми морщинами. Он затрясся сначала беззвучно и вдруг захохотал по-стариковски коротко и слезливо и наконец весело позвал:

— Даша! Даша! Иди же скорей сюда!

— Несу, несу, — отозвалась она и, должно быть, носком распахнула дверь, потому что в руках у нее был широкий поднос, расписанный цветами, на котором дымились полные до краев чашки, стояли розетки с вареньем, печеньем. Алимушкин поспешил на помощь хозяйке.

— Спасибо. Да вы не беспокойтесь, — сказала Даша оправдываясь, — я ведь это умею…

— Нет, ты слышишь, Даша, что он говорит? — со смехом спросил Малышев. — Он тебя в жены сосватал, а?! Каково?! А я-то что, гожусь, значит?!

Еще не все понимая, Алимушкин стыдливо угнулся. И не видел он, как опять нежно порозовело лицо Даши. Она смотрела на них обоих чуть снисходительно, как смотрят взрослые на маленьких заговорщиков, а Малышев продолжал:

— Он решил, что ты моя жена, а?!

Даша выпрямилась.

— Не удивительно, — спокойно возразила она. — Никто, кроме тебя, не виноват. Ты, папа, мог бы представить меня…

Она протянула Алимушкину руку.

— Даша, — улыбнулась она и, не замечая его скованности, повторила мягче: — Дарья Тихоновна, дочь этого сумасбродного академика… И не домохозяйка я, — вздохнула она, — а журналистка, но такая, что отец иногда не зря путает мою стряпню…

— А я ничего не читал вашего… — сознался Алимушкин, и так искренне, что Даша рассмеялась.

Что-то похожее на давешний взгляд почудилось Алимушкину в ее широко расставленных глазах, какая-то властность была в них, а может, просто профессиональный интерес, любопытство?.. Во всяком случае, в них было несомненное сходство с малышевскими глазами, и обидно, что он не заметил этого сразу…

Они пили чай с ромом, и Тихон Светозарович рассказывал об Аниве, по как-то незаметно нить рассказа перешла к Даше. Отвлекая отца, она хитрила, наливая в его чашку не больше двух ароматных капель, как лекарство, — Малышев незаметно подталкивал ее под локоть, чтобы вылилось больше, но не получалось. Алимушкин, чувствуя непринужденность обстановки, смеялся вместе с ними и понимал, как нужны дочь и отец друг другу. У него у самого с дочерью отношения не такие. Вздыхать поздно: ни в его жизни, ни в Сониной ничего не изменить, — дочь ушла, и другой человек у нее наставник…

Увлеченный Дашиным рассказом, Петр Евсеевич незаметно вникал если не в проблемы, то в элементарные задачи гидростроения, за которыми, подшучивала Даша, открывалась для него заманчивая перспектива стать пионером полярной энергетики… Он не обиделся. А почему бы и не мечтать!.. Подхватывая эхо Дашиных слов, воображение Алимушкина легко рисовало ажурные мачты над снежной равниной, обнесенные инеем провода, густую темень полярной ночи, колеблемую слепящими дисками прожекторных солнц, а где-то в стороне от Анивы, в недрах гор, работают мониторы и гудят шахтные вентиляторы… И должен же быть момент, когда он увидит сам, как в машинном зале электростанции впервые вздрогнет стрелка индикатора высокого напряжения.

— Вы только представьте, как богат северный регион! — оживился Малышев. — Три четверти залежей угля по стране — там! Едва ли меньше — природного газа… А никель, медь, марганец?! Запасы же гидроэнергетических ресурсов практически неисчерпаемы!

И, мысленно повторяя вслед за Малышевым: «…крохотной точкой просяного зернышка ляжет на карту Союза Анивская ГЭС, но во много весомее будет колос созревшего всхода…» — Алимушкин решил, что это обязательно надо запомнить.

— Мое последнее детище… — продолжал Малышев. — Очень хочу, чтобы оно было красивым. — И улыбнулся печально Алимушкину: — От вас это тоже будет зависеть.

С отцовского стола Даша передала Алимушкину объемистую папку с листами анивского плана. Под обложкой оказалась случайная (а может, и нет?!) страничка со стихами, которые Алимушкин воспринял как эпиграф, — так точно подходили они ко всему, о чем говорил Малышев:

О, я хочу безумно жить:

Все сущее — увековечить,

Безличное — вочеловечить,

Несбывшееся — воплотить!

— Дашина работа! — заметил о стихах Малышев.

— А что?! — возразила она. — Ищу поэтические эквиваленты папиной работе… — И в свою очередь прокомментировала: — Папа развил с Анивой такую бурную деятельность, что Москва ахнула!

— Вся? — засмеялся Алимушкин.

— Конечно. Вы еще спрашиваете…

— Хе-хе-хе! — хитровато щурясь на Дашу, отозвался Малышев. — А фонды-то нам открыли!..

И Алимушкину:

— Первая экспедиция вылетит не позже чем через месяц. С полным обеспечением. Я бы хотел, Петр Евсеевич, чтоб вы вместе с Басовым занялись ее подготовкой. Костяк должны составить специалисты, энтузиасты. Условия Заполярья — климат, бездорожье, ночь, неудобства, связанные со снабжением, оторванность от Большой земли — все диктует жесткий отбор, не старше сорока. Стройка на несколько лет, надо, чтобы люди ехали туда жить!.. Вам, кстати, сколько?