За далью непогоды - [51]

— Неужели… с Анивы?!

— А ты как думала! — важно сказал старик. — Не с Анивы, так на Аниву! Комиссар всего побережья, от Вачуги до великого устья и сопредельных земель… Так, товарищ Алимушкин?!

Говоря, Малышев неумело подмигивал Петру Евсеевичу, и, беря его за локоть, — до плеча он, пожалуй, не дотянулся бы, — вел за собой в кабинет, сам обращаясь к Даше:

— А ты отправила телеграмму Басову?

— Еще вчера, — ответила она.

— Та-ак, значит, прилетит завтра. В нем одном и уверен пока, как в себе. Цепкий, ухватистый, а душа простецкая!.. Только бы это его не сгубило… — Последнее он говорил уже с интонацией, обязывающей к беседе, и Петр Евсеевич спросил, кто он, этот Басов.

— Как? — недоверчиво воскликнул Малышев. — Ах, да!.. Не знакомы… Басов теперь ваш коллега — Никита Леонтьевич, прошу любить и жаловать! Мой ученик… И знаете, о чем я жалею? Поздно мы с ним встретились… А может, и нет?! — спросил сам себя, и Алимушкин добродушно рассмеялся такой простительной переменчивости мыслей и настроения старого человека.

На пороге малышевского кабинета Алимушкин, будто его подтолкнуло что, обернулся и задержался так на какое-то мгновение. Даша, розовощекая, — видно, только-только пришла перед ним с улицы, с щипучего весеннего холода, — стояла все так же, заложив руки за спину, и глядела Алимушкину в лицо, в глаза пристально и задумчиво, и этот взгляд ее неожиданным, неясным смятением вошел в него, и оба вдруг поняли это.

В просторном, неимоверно солнечном по сравнению с алимушкинской квартирой на Таганке кабинете Малышева Петру Евсеевичу стало покойнее, и он с непонятным самому облегчением уселся напротив Малышева в низкое кресло перед журнальным столиком. Сдержанный, в меру для первого любопытства, рассказ о молодом ученом увлек Алимушкина, он старался понять то главное в нем, чем восхищался и вроде бы гордился Малышев, а может, беспокоился?! Заметив его интерес, Тихон Светозарович стал пространнее.

Уловив в разговоре паузу, Алимушкин заметил:

— Тихон Светозарович, по вашим словам выходит, что без Басова вообще нельзя начинать строительство! Я все-таки думаю, что незаменимых людей нет…

До некоторой степени это было бестактно, но начинать стройку с поиска незаменимых — опасное дело. Тут-то! А в Заполярье тем более…

— Батюшки! — широко развел руками, явно не принимая его слова всерьез, Малышев. — Вы в самом деле убеждены?.. А я не подозревал. С виду серьезный, самостоятельный… Может, вы и не сомневаетесь никогда ни в чем?.. Это же клад! А как подумаю, что не с улицы вы ко мне… Так кем же такого хорошего заменить.

Алимушкин покраснел, ругнув себя за поспешность, с какой вздумал оспаривать старика.

— Я не о себе, — поправился он, не замечая, что такой двусмысленной оговоркой как раз ставит себя в незаменимые, но Малышев не стал ловить его на слове. Петр Евсеевич же еще и оттого смутился, что скрытое за усмешкой Малышева раздражение опровергало его слова. Ссориться он не хотел. — Если наш разговор с вами так повернулся, — натянуто продолжал Алимушкин, — правильнее сказать, что сегодня незаменимы классы: рабочий класс, крестьянство…

— И интеллигенция, — насмешливо добавил Малышев. — А завтра?..

— Общественное развитие может изменить роль того или иного класса…

— Мда, социальная функция!.. Однако логика указывает, — слукавил Тихон Светозарович, — что однородная масса состоит из однородных элементов. Если незаменим класс в целом, то незаменим и каждый отдельно взятый представитель этого класса!..

— Но тогда, — не сдавался и Алимушкин, — целесообразнее говорить о значении отдельно взятых бесконечно малых, составляющих целое…

— Разве?! — Малышева веселила их пикировка. — А я, грешен, всегда полагал, что незаменимые люди есть… — И посерьезнел. — Что ни говорите, Петр Евсеевич, но творческая индивидуальность незаменима. Поэт, художник, ученый — да! Но и врач, инженер, партийный работник, если угодно, — тоже!.. Беда в том, что к категории творческого мы не привыкли относить труд слесаря, токаря, не говоря уже о пекаре. И… дело даже не в профессии, а в том, что приобщение к творчеству до сих пор представляется нам привилегией, тогда как сама жизнь решительно опровергает это. Доходит до смешного: никто не спорит с утверждением, что социальную революцию нельзя осуществить силами нескольких революционеров, должен быть гегемон, революционный класс, а вот научно-техническую революцию бездумно легко перекладывают на плечи ученых, конструкторов, инженеров. Но и ее успех — в опоре на революционный рабочий класс. Будь иначе, техническая революция не могла бы прогрессировать…

— Мы не можем требовать от каждого…

— Можем и должны. Учить и требовать!

— Но…

— Вот именно, слишком много «но». И именно поэтому я не говорю об уважении, которого достоин каждый честно работающий человек. Это само собой разумеется… А вот уйдет из какой-нибудь артели по ремонту шин или с завода-гиганта, автомата, редкостный, незаменимый человек — и это все чувствуют. Первым реагирует самое что ни на есть утилитарное, бездушное производство… Не убедил?!

— Не совсем, — признался Алимушкин.

— А напрасно сомневаетесь, Петр Евсеевич, это так!.. Иначе отчего это футболисты переманивают друг у друга игроков?!