За далью непогоды - [32]

Шрифт
Интервал

И Алимушкин спросил Никиту о новичках:

— Как думаешь, что они скажут о нас?

Тот удивленно посмотрел на него.

— Скажут: наворочали, а нам разгребать!..

— Циник ты, Никита Леонтьевич. Ничего возвышенного в тебе нет.

— Нет, Алимушкин, — Никита был явно в мажоре и серьезных тем не признавал, — они скажут, что это легенда, и спросят, где тут очередь на памятники, которые мы оставим потомкам… А им же сейчас жрать подавай и баню! Они небось и не видят ничего, кроме нашей кормозапарки…

— Ну ладно! Если спросят, хоть один, скажу, чтобы за тобой очередь занимали…

— Под цоколь бетон нужен… Тогда, значит, — подхватил Никита, — завтра же начнем рыть котлован! Пусть первым памятником будет бетонорастворный завод.

— Спешишь… — Алимушкин с сомнением покачал головой. — Завтра, а?! Сперва надо разгрузить баржи. Имей в виду, оборачиваемость грузового флота зависит прежде всего от нас с тобой!

— От них! — Басов кивнул на новичков. — И еще от Анивы. Как вода упадет, так мы на мели… Но вообще ты прав, парторг, прохлаждаться некогда… — И Никита хлопнул в ладоши, подзывая новоселов, неуверенно толпившихся в сторонке. — Внимание, товарищи!..

Переминаясь, растерянно улыбаясь ему (кто таков?!), они подошли ближе. Гомон утих.

— Я, — представился Басов, — начальник правого берега… Поздравляю вас с прибытием на Аниву! Надеюсь, благополучно добрались?! На этом, — он покивал им, затем незаметно согнал улыбку с лица, — а на этом торжественная часть закончена. Объявляю дальнейший распорядок: час на обед и устройство. Прошу разбиться по палаткам, выбрать бригадиров. Бригадиры со списками ко мне. После обеда — форма одежды рабочая — все на выгрузку барж. Оплата аккордная.

Обождав, пока они отойдут, спросил:

— Не одобряешь такое знакомство? Скажешь, забыл речь толкануть? Мы, мол, не ГЭС, мы коммунизм строим…

— Ничего, посмотрим… К твоему главному козырю, что строить надо руками, а не языком, я уже привык.

— И головой, Алимушкин, головой! — Никита назидательно поднял палец.

— Да знаю, слыхал! — отмахнулся Алимушкин, едва удержавшись, чтобы не сказать, что язык к голове как-никак ближе, чем руки. Но это был бы пустой спор.

— Тогда, Петр, — Басов помягчел, извинительные нотки почудились Алимушкину в его голосе, — митинг остается за тобой. Только вечером, после выгрузки… Баржи, баржи сейчас задавят нас…

Сдержанное «ничего» Алимушкина как отголосок давнего спора хорошо было понятно обоим, особенно Басову, Никита взял с места в карьер, не дал поговорить парторгу с людьми, познакомиться с ними, порасспросить о дороге, рассказать, как сами они тут обживали Порог. А разве хуже, если бы Алимушкин сначала провел беседу, объяснил задачу, предупредив тем возможные «но», выслушивать которые вдвойне неприятно, когда посылаешь людей на сверхурочную работу? Разве, поняв его, они трудились бы с меньшей отдачей?! И Алимушкин, философски рассудив, что неправота Никиты так или иначе обнаружится во время работы, как ни старался, не заметил, чтобы после басовского «объявления» новички повесили нос. Работали они все здорово.

Как же так?! Неужели Никита прав?! Ведь Алимушкин уверен был, что он уступил Басову. Пусть вынужденно, пусть во избежание простоев флота, но уступил. И он, вопреки логике, расстраивался из-за этого. Хотел, чтобы с первого шага на анивской земле ребята жили по-новому, собирался даже провести торжественное их посвящение в барахсанцы, а вместо этой традиции родилась другая: в обычай вошло знакомство с новичками во время работы.

В каждом караване из четырех-пяти барж одна была с людьми. Прибывшие партии ночью ли, днем — неважно когда, — едва посложив вещички, едва разместившись, приступали к разгрузке своего каравана. Причем еще на подходе к Барахсану «третий» караван уже знал, как сработали на разгрузке барж «второй» и «первый», — знали, видимо, от речников, — и все стремились побить прежние рекорды. А это ли не традиция?!

И Алимушкин стал более внимателен к Басову, положив себе за правило, прежде чем спорить с ним, постараться понять его.

Коммунист, кандидат наук, ученик Малышева, наконец — начальник правого берега…

Он достиг многого, о чем может мечтать человек его возраста, его положения. Отсюда, считал Алимушкин, и целеустремленность Басова. Он не распыляется по мелочам. Умение вести дело считает главным при оценке способностей человека. Немного запальчив, но неутомим в поиске оптимальных решений. Как любит говорить сам, лучший вариант тот, который еще не найден!..

Он и требователен, и доверчив одновременно. Легко сходится с людьми. Вернее, пожалуй, что с ним легко сходятся, находят общий язык. И он не зазнайка. Выбор Малышева, рекомендовавшего его сюда, Никита очень ценит, и хоть не явно, но доверием старика гордится.

При склонности к обобщенному мышлению в нем угадывается человек больших государственных масштабов в будущем. Поняв это, Алимушкин прямо спросил его однажды: «Не ошибка ли это, что вместо науки ты занимаешься строительством?..» — «Может быть! — обиженно отрезал тот. — Если от меня нет здесь никакой пользы…» Вот как! Даже такой вопрос обидел его. И, вероятно, он обиделся справедливо…


Еще от автора Вячеслав Васильевич Горбачев
По зрелой сенокосной поре

В эту книгу писателя Вячеслава Горбачева вошли его повести, посвященные молодежи. В какие бы трудные ситуации ни попадали герои книги, им присущи принципиальность, светлая вера в людей, в товарищество, в правду. Молодым людям, будь то Сергей Горобец и Алик Синько из повести «Испытание на молодость» или Любка — еще подросток — из повести, давшей название сборнику, не просто и не легко живется на земле, потому что жизнь для них только начинается, и начало это ознаменовано их первыми самостоятельными решениями, выбором между малодушием и стойкостью, между бесчестием и честью. Доверительный разговор автора с читателем, точность и ненавязчивость психологических решений позволяют писателю создать интересные, запоминающиеся образы.


Рекомендуем почитать
Такие пироги

«Появление первой синички означало, что в Москве глубокая осень, Алексею Александровичу пора в привычную дорогу. Алексей Александрович отправляется в свою юность, в отчий дом, где честно прожили свой век несколько поколений Кашиных».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нет проблем?

…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.