За далью непогоды - [149]

Первые слова он говорит буднично, даже скучно, с какой-то полуутвердительной интонацией:

— Вы собрались на перекрытие как на штурм?! Красиво звучит, не спорю, и заманчиво… Прямо на зависть мастерам изящной словесности. Советую оставить и слово это, и настроение штурма… для прессы…

Голос его крепнет, ввинчивается в тишину, сразу ставшую напряженной:

— Приготовьтесь к серьезной работе! — Пауза. — Начальников служб прошу доложить штабу состояние готовности к перекрытию.

Вздох прошелестел по вагончику, как сухие листья, но недоумение не рассеялось: будем ли, будем ли начинать, или это опять репетиция?!

Басов смотрит на Силина:

— Служба транспорта!

Грузно поднявшись, Гаврила Пантелеймонович, не заглядывая в перекинутый через палец крохотный блокнотик, докладывает:

— На линии у меня сорок самосвалов сейчас, из них двенадцать четвертаков. Подачу негабаритов обеспечим непрерывно. Баки заправлены, ждем сигнала.

— Хорошо, — кивает Басов.

На линии сейчас не сорок, а тридцать девять машин, и в блокноте у Силина не цифры, а объяснения по чепе с Бородулиным, но Никита заранее предупредил, чтобы на штабе вопрос этот не поднимали, однако Гаврила Пантелеймонович на всякий случай готов… Он ждет, но никто не спрашивает, как очутился злополучный самосвал на левом банкете, и Гаврила Пантелеймонович облегченно вздыхает.

— Хорошо, — строже повторяет Никита, и Силин садится.

Скварский с удовольствием записывает у себя басовское «хорошо» как просчет Никиты. Лишь одно не понятно Юрию Борисовичу: почему воды в рот набрал Гатилин?! Как бы там ни было, а чепе есть чепе! Но Басов и с Гатилиным уже говорил, и с Алимушкиным, обоим сказал твердо:

— С Бородулиным разберемся после, без спешки. И прошу понять меня правильно: ни ротозеев, ни разгильдяев оправдывать и покрывать не собираюсь…

…В тишине вагончика слышен торопливый Дашин шепот к Алимушкину:

— Что такое «четвертаки»?

— Двадцатипятитонные самосвалы, — поспешно отвечает тот, и пальцы его касаются Дашиной руки. От этого прикосновения лица их заливаются краской, и одна мысль приходит им: вот и вместе, а поговорить еще не удалось…

Выслушав сообщение директора бетонозавода, Басов поднимает Коростылева:

— Механизаторы?!

Василий Иванович коротко:

— Готовы. Ждем сигнала.

Все в штабе знают о положении дел на участках, поэтому опрос похож на пустую формальность. Никита же опасается, как бы излишняя самоуверенность до начала работы не размагнитила людей. Успокаиваться и ликовать рано, еще не известно, как поведет себя Анива. Сейчас как никогда важно быть готовым к неожиданностям. Волю, энергию, мысль — все в кулак, никакой распущенности! И он придирчиво вслушивается в рапорты начальников участков, иных из них одергивает взглядом за болтливость, других — за неуместную шутку, хотя заранее знает, как каждая служба ответит на его вопрос. Главный энергетик, следуя коростылевской краткости, повторяет: «Готовы, — и с удовольствием подчеркивает, кому докладывает: — товарищ начальник штаба…»; связисты со своей вечной «хохмочкой» выскочили: «Связь есть связь — всегда надежно, пока не оборвется!..»; Гатилин, как всегда, не обошелся без остроты за свои тылы… Елена — он отыскивает ее взглядом среди собравшихся — назовет его по имени-отчеству, словно от этого увеличится между ними дистанция…

Елены нет, а он уже задал вопрос, от которого зависит теперь, какое принять решение.

— Почему молчит гидрометеослужба? — повышает он голос.

Ее нет. А должна быть, обязана, — штаб!

Никита хмурится и, похоже, ждет объяснений. От кого?! От Анки?! Ведь она дежурная по штабу. Но Одарченко не знает причины отсутствия Басовой. Мыслью же Никита в домике гидрометеослужбы. Утром, подойдя к Аниве и увидев на реке лед, он понял, что шуга может помешать перекрытию. Не заходя в штаб, поспешил сразу на левый берег. Не столько разгоряченный ходьбой, сколько расстроенный переменой обстановки на Аниве, он рывком распахнул дверь метеостанции, жалея, что Елена еще дома, а ей следовало бы провести эту ночь здесь. Наверняка, думал он, ночная смена тут без нее все прозевала, и не верил, что сонная девица, испуганно вскочившая при его появлении, знает что-нибудь о действительном положении. В красном свитере, натянутом под подбородок, сама краснощекая, она вытаращила на Басова круглые, как орехи, глаза, подведенные зеленоватой краской, опустила руки, и неприбранный шиньон кое-как держался на голове — горсть заколок была рассыпана по столу. Не спала, так прихорашивалась! Никита поубавил пыл, сказал, усмехнувшись:

— Что ж, бравый солдат Швейк, докладывайте!

— Дежурная Гордеева… — еле слышно пролепетала та, и только Никита отвел взгляд, шиньона и заколок как не было. Спрятала куда-то.

Никита подождал:

— Все?!

Не меняя позы, она мотнула головой в знак согласия, и он опять понял ее хитрость: нужно было встряхнуть волосы, поправить их, а как иначе, когда он глаз не сводит…

— Не густо… — Никита поименно знал всех, кто дежурит в эту ночь, и повторил: — Не густо, Гордеева Валентина! А какая же обстановка на Аниве?!

— Ой!.. — виновато протянула она и схватилась руками за щеки. — Простите, Никита Леонтьевич, я думала, вы с Еленой Ильиничной пришли… — И, как на уроке, оттараторила, на сколько упал расход воды, когда появилась шуга, какой плотности. — В штаб доложила… — Добавила: — И… все!