За далью непогоды - [146]

Алимушкин виновато вздохнул, посмотрел на Дашу:

«Прости, не знаю, кто…» — и сказал:

— Да-да, входите! Открыто…

Вошла молодая, невысокая, знакомая на лицо, но забытая по имени женщина. Все в ней напряглось от ее раздражения, плохо скрытого за сухими, обиженно поджатыми губами и румянцем, полыхавшим во всю щеку.

— Простите, — сказала она натянуто громко, — в неурочное время врываюсь…

— Проходите, — пригласила Даша.

Внимание незнакомки ее не смутило, догадывалась, наверное же это было странно: Алимушкин и — женщина у него в квартире.

Петр Евсеевич несколько растерянно представил Дашу:

— Это моя…

— …жена, — закончила за него Даша и улыбнулась. Она назвалась, и чрезмерный до этого интерес к ней со стороны гостьи пропал.

— Петр Евсеевич, вы меня не помните… Я Чуркина…

— Алевтина Павловна? — вспомнил он. — Работаете у нас печатницей? Ну как же, вас долго пришлось уговаривать… А раньше вы работали бетонщицей, у Капустиной. «Лучшая бригада, — передразнил он Чуркину, — никуда я от нее не пойду…» Так?!

— Та-ак. — Она потеплела лицом, радуясь, что Алимушкин помнил, и тут же надулась. — Ну и работенку вы мне подсунули! Будь она неладна… И со Скварским вашим вместе… Портачит, как сапожник, переделками замучил… Уйду, вот попомните мое слово, я крепкая, так этого не оставлю.

— А что случилось? — посмеиваясь ее горячности, спросил Алимушкин.

— Да это я так, к слову, — отходчиво засмеялась она. — Привыкла орать, шум у нас. А случилось вот что…

Она достала из-за пазухи свежий помер «Анивского гидростроителя», от него еще пахло типографской краской.

— Может, я зря беспокою, — говорила она, разворачивая газету, — но у меня совесть пока есть… Мне Анна Федоровна ничего, я ей тоже, и Никита Леонтьевич всем девкам на стройке нравится, так это не значит, что грязью поливать…

Они прошли в кухню. Алимушкин сел к столу, Чуркина — напротив. Раздеваться она отказалась, а вот стакан чая из Дашиных рук взяла. Пила осторожно, вприкуску, и не сводила глаз с Алимушкина. Даша, наклонившись с ним рядом, тоже читала. Она покраснела и, когда Алимушкин повернулся к ней, сказала:

— Я держала в руках готовую верстку полосы, но такого материала здесь не было…

— Не было! — в голос подтвердила Чуркина.

Оба, Петр и Даша, вопросительно посмотрели на нее — та степенно отставила стакан.

— Вот то-то и оно, что не было, — с прежней строгостью повторила она и с каким-то особым любопытством взглянула на Дашу. — Значит, это вы заходили к нам с Аннушкой?.. Так-так… Будете дочка Тихона Светозаровича, который в Москве, академиком?!

— Да…

— Подсыпали вы нашему Борисычу перцу! А про папашу вашего мы слыхали на стройке. Поклон передавайте — хоть от всех, а хоть и от Чуркиной!.. Выходит, вас, Петр Евсеевич, с законным браком?!

— Выходит… — нетерпеливо повел он плечом. — Как это могло появиться?! Печатали же вы? — Он небрежно, брезгливо поднял газету. — Печатали!

— Печатала-то я, — усмехнулась Чуркина, зная, что не она виновата, и пояснила: — Куда денешься? Приказ!.. Вот, — достала свернутую трубочкой бумажку, — и распоряжение его на переверстку, и печатала. Сверхурочно… А как, значит, вы ушли, — посмотрела она на Дашу, — так он прямо сбесился. Номер уж подписан был, остановил. Сел — строчит, по кускам на линотип тащит… Где нам там разбираться, что к чему. Велел — мы и отбахали…

— Весь тираж?!

— Целиком, а то как же!

— Позвонили бы мне… Неужели трудно?

— Да ведь я-то что думала?! К перекрытию, думаю, важное… А после уж поглядела — глаза на лоб полезли… Или дура я… Линотипист — тюха. Говорю: «Чего молчал?!» А он тоже глазами хлопает: «Да-а-а-ли…»

— Где газета сейчас? — спросил Алимушкин.

— Где!.. На почту оттартала, вот где! И к вам… Думаю, стыдно так о людях, нехорошо. У нас кто и водится друг с другом, так и о тех так не говорят, а тут чистая муть, тень на плетень… Да за что, главное, прицепился? За Порог! Порог прошли… Ну, и ясно, что прошли, все ж знают, никто ничего. А он, значит, как постель расстеливает… Уйду я, Петр Евсеевич, не буду работать. Такой позор на себя вешать…

Алимушкин отодвинул газету, поднялся.

— Наведем там порядок, Чуркина, наведем… Вы правильно сделали, что зашли. Газету мы задержим, а к вам, Алевтина, будет просьба…

— Рот у меня на замке, ключ у вас оставила, — догадливо подтвердила Чуркина. — Все газетки до одной собрала, пересчитала, да он либо один оттиск в карман сунул, первый, тот не нашла…

— Один нам погоды не сделает, — размышляя о своем, сказал Алимушкин и, собравшись, беспомощно улыбнулся Даше: ты же понимаешь?..

Она только спросила — он на почту?

Газета еще была не сортирована, и Алимушкин забрал обе пачки, отнес в партком. Девчатам на почте наказал, если кто будет интересоваться, сказать, что вроде бы на доставке… Подписчики вряд ли станут одолевать сегодня, — предупредил на всякий случай, чтобы сбить с толку Скварского. Заметка пошлая, даже вульгарная, но суть в том, что Скварский решил вылить на Басова ушат грязи как раз под перекрытие. Зачем это делалось, Алимушкин понимал, но почему взялся за это Скварский?!

Причину объяснила Даша, рассказав о ночном визите к Скварскому.