За далью непогоды - [141]

Не очень довольная собой, она опустила трубку. Ревнивое чувство, что какой-то Скварский мог сделать сейчас для Гатилина больше, чем она, вызвало на ее полном лице оскорбленную усмешку. «Дудки! — подумала она. — Больше, чем сам Гатилин, никто не сделает для него…»

IX

После того, как Даша Малышева и Анка Одарченко ушли из редакции, Юрий Борисович не потерял самообладания. Они еще на пороге были, а он уже прикидывал последствия этой встречи. Тень Малышева вызывала в нем неприятные ощущения, но здесь старик был не страшен ему. Гораздо опаснее Одарченко. Эта точно пронюхает все, побежит сразу к Басову… Может всплыть, что именно он, Скварский, надоумил Иванецкого выдать малышевский проект моста за свой собственный. Перспектива — партийное взыскание, или статья в трудовой книжке, или то и другое вместе плюс подмоченная репутация…

Неприятный холодок подкрадывался к лопаткам. В удобном, насиженном кресле делалось зябко, неуютно, руки не находили места. Юрий Борисович не сразу заметил, что бесцельно перекладывает на столе гранки и беспрерывно барабанит пальцами по полировке. А на шее, на лбу проступил пот.

Юрий Борисович торопливо встал, задернул на окне штору, вытащил из кармана носовой платок — впору хорошей бабе на шею — и, развернув измятое, затасканное полотнище, промокнул голову, обтерся.

«Есть люди, — вспомнил он слова Хотеева, — которым самой судьбой предназначено исполнять в жизни роль эпизодических лиц. Иногда они претендуют на большее, но увы, характер им этого не позволяет».

Сказано это было в минуту кризиса и не наедине с самим собой, а в присутствии оскандалившегося на защите ученика. Юрий Борисович, несмотря на неудачу, не принял их на свой счет — слишком жесток был бы тогда упрек учителя, — но странное дело: шло время, а саркастически едкий вывод Хотеева не забывался. Уж не потому ли, что метр разглядел в нем какую-то скрытую червоточинку, да и не потому ли вообще приласкивал его и держал возле себя Александр Михайлович?!

Если так, то метр жестоко ошибался! После многих передряг Юрий Борисович привык наблюдать жизнь с холодным, скучающим равнодушием, отчасти даже с презрением: «Кино!..» Он редко встречал людей, достойных его уважения, и барахсанцы в этом смысле не были исключением. Он терпел их и улыбался им, оставаясь уверенным, что видит их подноготную. «Герои суровых будней» приезжали сюда за деньгами, за славой. Легкомысленное бабьё — за женихами, и уж эти-то удовлетворялись сполна тут. Кто посерьезнее, те мечтали, например, о розетке Почетного легиона. Но подавляющее большинство было, на взгляд Скварского, «этажом ниже» — люди, впавшие в романтику, как в прострацию, готовые скармливать себя гнусу в расчете на то, что страдания и жертвы вознесут их к идеалам добра, гуманизма, света… Эти были начисто лишены практической сметки, будто у каждого еще не одна жизнь впереди. А он уважал личность, но когда личность есть в человеке! И с Басовым, скажем, он считался, прочие же — мелкота пузырчатая, хотя и их Север все-таки приучал понемногу брать от жизни свое…

Да, Басов неглуп, но раздражал самоуверенностью, удачливостью, а более всего — узостью интересов. Он не понимал и не хотел понимать широты и сложности жизни, обилия тенденций, он был прям, как гвоздь, и категоричен, — пожалуй, единственный в Барахсане, с кем исключались всякие компромиссы. Точнее — он сам их исключал. Алимушкин рядом с ним — квашня и бессребреник. Наивно честен. И будь у Алимушкина жена, он бы отчитывался перед ней за каждый коробок спичек. Странно, как мог он ладить с Басовым: тот любит инициативные развороты, не предусмотренные директивами, — Алимушкину же это нож в сердце. Эх, будь у Юрия Борисовича время в запасе, он бы попытался столкнуть их лбами, сыграв на принципиальности парторга. А и надо-то всего одно: ссадить Басова с конька, Гатилина — на перекрытие, а уж Виктор Сергеевич (откликнется у него душа на карадагское прошлое, никто же, кроме Скварского, не приехал сюда за ним, — зря, что ли?!) пусть пожурит, но не отдаст он его на съедение!..

Так, перебирая в памяти всех барахсанцев, Юрий Борисович дошел до Елены, жены Басова. Сразу вспомнилось, как она фыркнула после знакомства с ним, а он, и не подумав обидеться, избрал другую тактику… При встрече с Еленой он то многозначительно, то радушно-удивленно, то снисходительно произносил всегда одно и то же:

«А-а-а!.. Елена Ильинична и… Анна Федоровна?!»

Особенно эффектно это звучало на собраниях, когда он приподнимался со стула, кивал Елене и тут же поворачивался, шарил глазами по рядам, будто искал Одарченко, даже если та сидела рядом.

Когда раз так скажут, два… уже нельзя не понять, что Скварский шутя или серьезно, но ставил обеих женщин в какую-то связь. И Елена занервничала. Бледнела, краснела, сердилась — все перепробовала. Делала вид, что не замечает Скварского, а то первой кидалась здороваться с ним — ничего не помогало!..

А дело и не в ней, а в Одарченко — вальяжная с виду, но недотрога… За ней многие пытались волочиться, но получили отказ. И из таких каждый легко допустит, что другой, например… например, Басов! — добился на его месте успеха. Невероятно?! Если бы кто-то из женщин шепнул это на ухо Елене да раззадорил ее как следует, — еще неизвестно, удастся ли Басову восстановить тогда свое реноме!..