За далью непогоды - [138]

Вантуляку нахмурился: горностай предчувствует кровь. За это не любят его охотники. Пусть лучше убирается!.. И, показывая, что он не собирается его трогать, Вантуляку опустил ружье прикладом в снег. Потеряв интерес к равнодушному человеку, зверек неровными прыжками умахнул в чащу.

Идя за Вантуляку гуськом, след в след, они продирались сквозь густые заросли кустарника, который чем выше по склону сопки, тем заметнее редел, но идти с высотой становилось не легче. Небо над ними скоро посветлело, кусты расступились, и они оказались на опушке, а впереди, на голой поляне, боком к ним, стоял крупный, широкогрудый олень. Запрокинув на спину крутые рога, он вытолкнул горлом начало рулады и вдруг точно захлебнулся, увидев выходящего из леса на его зов молодого соперника. От неожиданности он даже боднул головой, выпученные, круглые глаза налились кровью. Басов и Гатилин тоже заметили молодого оленя. Тот замер шагах в тридцати, и по вздымавшимся часто бокам видно было, что он отмахал порядочное расстояние. Некогда было высматривать противника, соизмерять силы, — слепая страсть гнала его на схватку. Он выметнулся на поляну стремительно и встал как вкопанный, забыв упереть оттянутую в широком махе, с острым коленом, ногу. Горбоносая голова задрана кверху, покрытые шерстью ноздри вздулись на запах чужой плоти. Густая, почти бурая шерсть жестко топорщилась, на шее то поднималась, то опадала — толчками — белая грива, вскипала молодая кровь, тесно ей было в упругих венах. Сильные мускулы напряглись, казалось, еще миг — олень взовьется в прыжке, и тут же все будет кончено.

Старый вачажный стоял спокойно. Неяркий свет пробивался сквозь мглистую облачность и не слепил, не раздражал его, но, может быть, ему показалось, что соперник медлит в нерешительности?! Он недовольно качнул темными, широко поставленными вперед и назад рогами, но массивное тело его оставалось неподвижным, как камень. Выждав еще некоторое время, которое позволяло ему его достоинство, он зло, с коротким размахом ударил перед собой копытом, выбив мерзлые комья.

Сдерживая тревожно дыхание, как если бы и сам готовился сейчас к прыжку и все замирало в нем и трепетало в предчувствии необъяснимого восторга, никогда прежде так остро и близко не переживаемого им, Гатилин шепнул Никите, придерживая того за локоть, чтобы не очень высовывался из кустов:

— Какого берешь?! Мой этот…

Упреждая Никиту, он кивком головы указал на матерого самца, сердито и методично бившего копытом о землю. Чистый снег перед ним довольно широко уже был забрызган рыжеватой земляной крошкой. Даже не знатоку было понятно, что в суровом достоинстве вожака и некотором нетерпении его гораздо больше силы и отваги, чем у молодого, хотя тот и принял вызов, и пришел, чтобы испытать удачу. Никита невольно покраснел: вот так и он не смог бы отказаться — и прошептал после вздоха:

— Ладно, согласен!..

Вантуляку после недолгого, но внимательного изучения обоих оленей сказал, что самцы уйдут отсюда разными тропами. Один — вверх, через сопку, к стаду — это тропа победителя; вниз — туда, где течет под Лысой горой ручей, пойдет другой. Это тропа побежденного…

— Выцеливай, однако, в сердце! — предупреждал он почему-то Гатилина. — Олень шибко крепок на рану. Лягаться станет…

И бесшумно исчез в зарослях, — зачем ему мешать лёса начальникам? Охота, как и работа, не любит этого. Кроме того, старый нганасан не был уверен, что один из них, слишком торопливый, не промахнется, и тогда ему придется добивать подранка… Чутье подсказывало ему победителя, и он, подумав, свернул на тропу молодого оленя. И все же Вантуляку не был столь категоричен, как лёса Басов и лёса Гатилин, решившие, что силы оленей слишком неравные. Верно, старый олень крепок, он примет на корпус и двух таких молодых. На рогах его много отростков, они широко расходятся ребристыми лапами, как ладони, и они упруги, чтобы смягчить удар… У молодого самца, однако, светлее кровь, и она горяча, она кипит в его жилах, и осторожный вачажный знает это, как знает и то, что в стаде ему преданы только хаптарки, а молодые важенки и полные страсти вонделки взбрыкивают, кося фиолетовым глазом на несмышленышей лоншаков. Молодой олень еще не так опытен в бою, как старый, но он резв и бесстрашен, и сладкий пир ожидает его после победы, поэтому он не уступит.

…Олень-вожак снова мотнул головой, нетерпеливо переступил выбитую в снегу ямку, и в тот же миг молодой в одно касание вихрем налетел на него. Они оба чуть пригнули морды и хлестанулись рогами, тут же отскочив в стороны, а Гатилину показалось, что это его олень бодливым кивком отшвырнул соперника. Так или иначе, но позиция изменилась и шансы их как бы уравнялись, потому что у первого не было преимущества обороны и высоты, а второй уже не мог разогнаться для повторного удара. Костянистый стук ударившихся рогов распалил их. Они беспрерывно наскакивали друг на друга, пятились и снова нападали, и охотники скоро заметили, что каждый из оленей стремится вытолкнуть соперника с той части поляны, где была еще заметна свежая лунка на ископыченном снегу. Белесоватые, бедные отростками рога молодого оленя упруго отскакивали, сшибаясь с потемневшими, густыми стволами. Приседая или, вернее, содрогаясь от ударов, оба упирались копытами и заламывали друг другу морды то к вершинам берез, то к самой земле. Розоватая пена, веселя и беснуя их тонким запахом крови, клочьями выбивалась из раздутых ноздрей, слетала с вывернутых в оскале губ, и так, сцепившись, они пританцовывали по кругу, пока земля не сделалась черной от вытоптанного снега и выбитых ошметьев.